Внелимит

[Pacific Rim One String Fest]

Пост для исполнений размером более 200 слов.

Пожалуйста, выкладывайте сюда только исполнения!
Комментировать их можно в основных постах с заявками.

Список внелимитных исполнений

1.01 Чак - фанат Тэмсин Севьеp, это и была главная причина, по которой он стал рейнджером, А+
1.08 Райли|Чак, Макс. Макс привязывается к Райли. Реакция Чака на усмотрение автора.
1.18 Скотт|Герк, Чак. АУ. Причиной разрыва дрифта послужило то, что Скотт испытывает к несовершеннолетнему Чаку. А+
1.22 Макс утешает Мако, когда ей одиноко. Чак знает, но ничего не говорит и не уводит собаку домой.
1.26 Герк/Чак, первая проверка на дрифт-совместимость.
1.34 Чак|все остальные. «Вот у всего Шаттердома личная жизнь, а у меня зато… собака». Н+
1.39 Герк|(/)Райли. «Я не смогу заменить тебе сына» — «Я и не пытаюсь его заменить».
1.43 Йенси/Райли. "Научи меня!"
1.43 Йенси/Райли. "Научи меня!" [2]

2.03 Германн/Ньютон, по арту.
2.05 Бэккеты|Тендо (все остальные). Райли и Йенси «угоняют» Бродягу без ведома начальства. Н+
2.10 Тендо|все остальные. В Шаттердоме случается внештатная ситуация. Пентекост в отъезде. В силу обстоятельств все решения вынужден принимать Тендо.
2.14 Пилоты, все остальные. "Когда ты в Егере, ты... " или использование Егерей не по назначению.
2.17 Чак/Райли, гендер-бендер Райли.
2.20 Германн|Ньют, ангст. После дрифта Ньют понимает, что Германн его ненавидит.

3.02 Германн просит Тендо провести для него курс молодого отца, H!
3.17 Чак/Мако, Чак поддается - на тренировке, на симуляторе, в постели.

4.01 Во время атаки Отачи и Громилы руку сломал Чак, поэтому Пентекост пилотировал Эврику с Геркулесом. С чем остался Чак после смерти отца. Не ХЭ, ангст, драма, Н-
4.03 Герман|Ньютон, первая встреча после нескольких лет переписки. Разочарование Германна, растерянность Ньютона. Ангст, драма, Н-
4.06 Пентекост/|Райли. найти Бродягу и бессознательного Беккета после операции, в которой погиб Йенси, неловкие неумелые попытки утешить шокированного и совершенно не в себе Райли.

Б01.03 Герк/Чак. NC-17. dark!Чак. Чак адский уке полностью подчинивший себе Герка. Можно PWP, но за сюжет с "ломанием" принципов старшего Хенсена отдельный лучемет любви. А если и своеобразный хэппиэнд, то и почку кайдзю не жалко.
Б01.05 */Чак, слёзы во время секса. Партнёр сначала шокирован, потом утешает его.
Б01.13 Кадайновские/Лукас Норт. Кроссовер с сериалом Spooks. Кайдановские работали надзирателями в тюрьме, где сидел Лукас. Принуждение. NC-17
Б01.15 Тендо, Йенси/Райли. Однажды Тендо на ночном дежурстве Тендо включает камеру в комнате Беккетов и видит то, что ему видеть не стоило. Возбудившись, мастурбирует.
Б01.16 Ганнибал/Ньют, размазывать и слизывать кровь.
Б01.20 Фингеринг. Райли, которого растягивают и трахают пальцами, его бурная реакция, тщетные попытки сдержаться. Кто это будет делать - на выбор автора.

@темы: Организационное, Мастер-пост

Comments

[Гость]

1.02 Чак - фанат Тэмсин Севьеp, это и была главная причина, по которой он стал рейнджером, А+

218 слов

Чаку десять. Он живет с отцом в Сиднее и мечтает стать рейнджером. В таком возрасте рано выбирать себе кумира, но Чак твердо уверен, что хочет быть как Тамсин Севьер, хочет познакомиться с ней, рассказать, что именно из-за нее он решил стать рейнджером, чтобы она гордилась им.
Чаку тринадцать. У него почти нет друзей, он пишет Тамсин письма, рассказывает о своей жизни, рассказывает о школе, об отце. Он никогда не отправляет эти письма, но так ему кажется, что он немного ближе к своей мечте.
Чаку шестнадцать. Для поступления в академию необходимо написать эссе: "Почему вы решили стать рейнджером", Чак пишет о Тамсин, пишет как увидел ее в первый раз, как мечтает с ней познакомиться, как хочет, чтобы она его заметила. Он сомневается, что она когда-нибудь прочитает его эссе.
Чаку двадцать. Он узнает, что у Тамсин рак. Он приходит к Стэкеру и просит познакомить со своим кумиром. Стэкер не отказывает. Они едут в госпиталь и там Чак встречается с ней. Тамсин выглядит не лучшим образом, но все равно пытается улыбнуться, когда Стэкер рассказывает ей о "молодом рейнджере, который подает большие надежды". Она подзывает Чака ближе и говорит всего одну фразу, которую он запоминает на всю жизнь: "Расправься с ними, парень."
Чаку двадцать один, он готовится закрыть разлом со Стэкером, в голове звучит голос Тамсин, Чак отвечает своим мыслям: "Так точно, мэм." Эврика взрывается.

[Гость]

1.43 - Йенси/Райли. "Научи меня!"

514 слов

Ключ в двери поворачивался тихо, будто тот, кто стоял на крыльце, не хотел, чтобы его заметили. Маневр не удался – Йенси в этот момент как раз зашнуровывал ботинки в прихожей.
- Привет! Ты почему так рано?
Райли вздохнул и бросил школьную сумку в угол.
- Как у вас прошло с Мариссой?
- Отлично, - мрачно ответил Райли.
- Рассказывай.
Младший неловко пожал плечами.
- Не знаю, что тут рассказывать. Сидели у неё в комнате, болтали. Она сказала, что хочет показать мне новое платье, в котором пойдет на весенний бал. Переоделась за дверцей шкафа…
- Ну и?
- Ну красивое платье, наверное. Я же всё равно в этом ничего не понимаю. Потом она вдруг надулась, сказала что забыла сделать задание по математике… Ну и мне пришлось идти.
- Эх ты, - Йенси взъерошил ему волосы. - Она хотела, чтобы ты её поцеловал.
У Райли сделалось такое ошеломленное выражение, что Йенси с трудом удержался от смеха.
- А, ну да, - пробормотал младший, покраснев до ушей. - Я и собирался.
Йенси забрал у брата куртку, которую тот комкал в руках, и повесил на крючок.
- Ты что, никогда не целовался? – спросил через плечо.
- Да сто раз уже, - возмущённо вскинулся Райли.
- Понятно, - кивнул Йенси. – Мама оставила в духовке лазанью, бери тарелку, через пятнадцать минут начнётся «Академия мутантов».
- А ты куда?
- Я к Саманте.

- - -
Йенси вернулся в десять и прощался с Самантой ещё пятьдесят три минуты. Ровно пятьдесят три, Райли специально засекал по часам. Пятьдесят три минуты они целовались в сиреневых сумерках в машине, стоявшей на узкой дорожке между двумя глухими заборами. С улицы машину было не разглядеть, но из окна своей комнаты Райли всё отлично видел. Как Йенси расстегивал одну за другой пуговки на блузке Саманты. Как она ерзала на сиденье, раздвигая и снова сводя колени. Как несколько раз рука Йенси оказывалась у Саманты под короткой свободной юбкой, но девушка каждый раз хватала его за запястье, останавливая.
К тому времени, как Йенси наконец расстался с девушкой и поднялся в их общую комнату, Райли совсем взмок.
- Ну и как? – напряженно спросил он. Хотя зачем спрашивать, если сам все видел.
- М-мм, - Йенси рухнул на диван и заложил руки за голову.
От него пахло лимонадными духами и мятной жвачкой, к лицу приклеилась мечтательная улыбка.
Райли устроился рядом, поджав ноги, и жадно рассматривал брата, будто это каким-то образом позволило бы ему узнать больше, почувствовать то же самое, что чувствовал Йенси.
Тот прикрыл глаза и думал о чём-то своём.
А Райли сам того не замечая наклонялся все ближе и ближе, будто его что-то тянуло.
Пока не прижался губами к его губам.
Йенси замер. Раскрыл глаза, но не отодвинулся.
- Научишь меня? – чужим голосом спросил Райли.
Йенси улыбнулся, обхватил его за затылок, притягивая к себе, и то, что было дальше, осталось у Райли в памяти вереницей смазанных картинок - слабый запах чужих духов, нежный жар, блуждающий по телу, и тот момент, когда он, шалея от собственной смелости, всё-таки забрался к Йенси на колени.
Йенси отпустил только когда Райли совсем перестало хватать воздуха. Усмехнулся в темноте и сказал:
- Ты и так умеешь.

[Гость]

Автор потерял ключ, автор почти всё потерял, кроме общего смысла, простите...

1.39 Герк|(/)Райли. «Я не смогу заменить тебе сына» — «Я и не пытаюсь его заменить».

266 слов

Плохо становится в вертолёте. Вязкая, тягучая тошнота скручивается в тугой ком где-то над желудком и такая же мучительная, обессиливающая слабость охватывает тело. Сползти бы на пол, уткнуться лбом в колени Мако, давая опору разламывающейся голове, не задевая ни за что обожженным плечом - на сей раз правым...
Тревога Мако - словно прикосновение к обнажённому мозгу.
Они оба только что испытали немного больше того, на что рассчитано человеческое тело...
И ничего кроме испуга, вид вертолётной площадки Шаттердома, не вызывает.
Там волокут какие-то ящики, тянут кабели, катят и несут на плечах видеокамеры и нацеливают микрофоны и фотоаппараты, демонстрируют удостоверения, работают журналисты.
"Черт бы побрал их всех, и их шпиона в Шаттердоме", - думает Райли, судорожно цепляясь за край люка.
Мако закидывает его руку к себе на плечо и обнимает, стискивая на секунду зубы, и как-то само собой получается так, что он волей-неволей опирается на неё, пытаясь лишь не навалиться всем весом. В глазах плавает муть, в глаза наотмашь бьёт солнечный свет, а мир пытается закружиться волчком вместе со всеми этими протянутыми к ним микрофонами и нацеленными камерами.
- Без комментариев! - твёрдо говорит кто-то, - Без комментариев! - и подхватывает его с другой стороны, крепко и уверенно.
Хансен.
Маршал.
Ведет его к дверям лифта, как вёл бы...
- Простите, - вырывается у Райли, он вкладывает в это слово, кажется, всё бессилие - тогда и теперь, своё и то, что испытала Мако в придачу.
Герк вздрагивает.
И называет его дураком - совсем тихо, одними губами, больше про себя, чем вслух, но Райли слышит.
И знает, что маршал не винит их.
Двери лифта смыкаются, и наступает долгожданная темнота.

[Гость]

1.43 Йенси/Райли. "Научи меня!"

232 слова

Райли пятнадцать и они целуются, стараясь урвать каждую секунду, когда их никто не видит.
Поэтому Йенси не удивляется, найдя брата раздетым в своей постели.
- Нет, - говорит он спокойно, - мы не будем, Райли.
Младший досадливо кривит губы, сбрасывает на пол одеяло, и раздвигает ноги, запуская длинные пальцы между ягодиц. Конечно, у него ничего не получается без смазки, но Райли продолжает упорствовать, облизывает пальцы и пытается снова. Они входят внутрь на длину одной фаланги, а потом Йенси его останавливает, до боли сжав тонкое запястье.
- Прекрати. Мне это не нравится.
Конечно, он врет, в паху уже ноет от острого болезненного возбуждения.
- Йенси, - протяжно стонет Райли, не пытаясь вырваться из крепкой хватки, - я сделаю, чтоб тебе понравилось... Как ты хочешь? Просто научи меня...
Йенси отрицательно мотает головой и переворачивает брата на живот, подхватывает, помогая встать на колени. Выдавливает на пальцы какой-то крем, чудом оказавшийся на тумбочке. Райли тугой и невероятно горячий, он изумленно стонет в ответ на каждое движение, и подается назад, насаживаясь на пальцы.
- Можешь подрочить, - разрешает Йенси. Райли с жалобным всхлипом изгибается, обхватывая себя одной ладонью, уткнувшись лицом в подушку.
Он кончает с такими стонами, что Йенси сжимает собственный член у основания, потому что готов кончить в джинсы.
- В следующий раз... не отвертишься, - сонно бормочет Райли, обмякнув в его руках, и Йенси вдруг с ужасом и восторгом понимает, что все еще только начинается.

[Гость]

1.18 1.18 Скотт|Герк, Чак. АУ. Причиной разрыва дрифта послужило то, что Скотт испытывает к несовершеннолетнему Чаку. А+

261 слово

Белокурые пряди, растрёпанные ветром.
Голубые глаза, такие яркие.
Разбитые коленки и грубеющие ладони.
Веснушчатые плечи и созвездие родинок по всей спине.
"Ты приедешь на обед в воскресенье?"
Чарли (никогда – Чак) смотрит на него снизу вверх - до шести и двух ему ещё расти и расти.
Никогда за всю свою жизнь он не чувствовал себя таким огромным и крошечным, старым и молодым, мужчиной и юнцом, грязным и очищенным.
Давно бы уже разложил его на своей кровати - полу, диване, тумбочке в прихожей - если бы этот мальчишка не был Чарльзом Хенсеном.
Но это Чарльз, юный неопытный Чарли, и он никогда не потащит его в свою конуру, в свою постель, пропахшую другими женщинами, мужчинами и редкими холодными ночами одиночества.
Чарли заслуживает целого мира, края света, где можно будет обвести каждый изгиб, пересчитать губами каждую пору, каждую клеточку, вдыхать запах кожи, прижимать к такой же девственно-чистой простыне, как и сам Чарльз.
...Герка отсекает от мыслей брата, словно тупым консервным ножом.
- О, Господи, Герк, погоди-погоди, я всё… - Геркулес никогда не видел у Скотта такого испуганного взгляда, даже когда им сообщили о Сиднее, никогда.
- Слышать тебя не могу, - выдавливает из себя он, дрожа от гнева.
Они дожидаются прибытия эвака в полной тишине. Кажется, у Геркулеса в голове до сих пор бьются в голове пропитанные больной нежностью мысли брата.
Чак выходит встречать их, и Герк смотрит на прячущего глаза Скотта.
Переводит взгляд на сына и видит всё.
Белокурые пряди, растрёпанные ветром.
Голубые глаза, такие яркие.
Разбитые коленки и грубеющие ладони.
Где-то там, под курткой - веснушчатые плечи и созвездие родинок по всей спине.

[Гость]

1.34 Чак|все остальные. «Вот у всего Шаттердома личная жизнь, а у меня зато… собака». Н+

337 слов

- Чак, ты не мог бы ну, кхм… погулять немного - придумать вразумительную причину, почему Чаку не следовало бы заходить в собственную комнату, у Герка не получается, поэтому он нетерпеливо начинает молоть всё подряд. – У Эврики, кажется, что-то охладитель барахлит, скажи техникам, чтоб перепроверили. Ну, или перепроверь, что там можно перепроверить. А вообще, знаешь, погуляй ещё с Максом - Герк оперативно всучивает Чаку в руки обалдевшего пса. Может, ещё в город смотаешься, у тебя же уже давно увольнительного не было. Пиво с друзьями попьешь!
- У меня нет…
- Вот и славно, - и не дослушав ответ сына, Герк быстро захлопывает тяжелую дверь. Макс выглядит таким же обалдевшим, как и его молодой хозяин.

Чак угрюмо идет по коридору. За ним вразвалку семенит Макс. Вид у Чака такой, что идущие навстречу Кайдановские от греха подальше предпочитают пропустить младшего Ханнсена. Он решительно проносится мимо, но успевает заметить, как Алексис наклоняется к Саше, а та что-то коротко шепчет мужу и кивает в сторону Чака. Алексей утвердительно кивает.
«Гребанные женатики», - бурчит Чак, и Макс бодро гавкает, всем своим видом показывая, что полностью разделяет мнение хозяина.

Подмышкой у Чака – одолженный у тройняшек баскетбольный мяч. Полный мрачной решимости он стучит кулаком в дверь Беккета. Дверь открывается далеко не сразу.
- Чего тебе? – вместо приветствия спрашивает возникший в проеме Тендо. Чак напрочь забывает, что вообще собирался сказать.
- Я тут вот, - стушевывается Чак и будучи не в состоянии нормально сформулировать фразу кивком указывает на баскетбольный мяч. – А где Райли?
- В душе, - без тени смущения отвечает Тендо и, вальяжно закурив сигарету, сощуривает хитрые глаза.
- Пиздец какой-то… - только и может выдавить Чак.

Он сидит в доке и лениво отбивает об пол всё тот же баскетбольный мяч. Макс преданно устраивается у ног хозяина. «Ну, и пошли они все, - думает Чак, они мне не нужны! Да мне вообще никто не нужен!»
Словно угадав мысли хозяина Макс, ободряюще утыкается мордой в его ладонь.
- Прости, приятель, это я не про тебя, - ласково улыбается Чак. - Тебя то я никогда не оставлю.

[Гость]

1.26 Герк/Чак, первая проверка на дрифт-совместимость.

че-то автор разогнался и слегка нагородил xD

1172 слова

Хэнсену нужен второй пилот, а времени на поиски в обрез. Идея кажется немного абсурдной, думает Герк, но маршал уверен - у них получится. Чаку всего семнадцать, он еще учится в Академии, но у него безупречная успеваемость, и на спаррингах среди учеников его курса ему нет равных.
У них должно получиться.
Когда отец говорит ему о возможности пилотировать Эврику, он буквально подскакивает на месте, но когда слышит, с кем, - дверь отсека захлопывается с таким грохотом, что у Герка звенит в ушах. Макс, который бросается вслед за хозяином, не успевает на коротеньких лапах добежать до двери и почти врезается носом в металлическую поверхность. Бухается на задницу и разочарованно хрюкает.
Стэкер говорил что-то о специализированном методе, для таких вот "особенных" случаев, - неком программном комплексе для диагностики отдельных психологических характеристик, занимающим почти три дня для выяснения дрифт-совместимости.
Геркулес садится на свою койку, трет виски. Когда у них все было просто?

Утром в коридоре перед кабинетом, где проводятся тесты, довольно людно. Здесь в основном молодежь, и среди этих полных жизни, нетерпения и возбуждения лиц Хэнсен не находит сына. Когда подходит их с Чаком очередь, Герк неуверенно поднимается с места, криво улыбается психологу, высунувшемуся из-за двери, не зная, как сообщить, что второй пилот не явился на собеседование. Он в последний момент замечает краем глаза рыжую макушку. Поворачивается и старается не выдать облегчения, когда, оттолкнувшись от косяка, младший Хэнсен быстро проходит по коридору, не обращает внимания на любопытные взгляды со всех сторон и молча, ни с кем не здороваясь, заходит в кабинет.

Личностные тесты, которые содержат перекрестные вопросы для выявления неправды со стороны участников, оказываются самыми неприятными. Для них обоих.
В процессе собеседования нужно отвечать по возможности быстро и без раздумываний. Не приукрашивать действительность, но при этом и не обнажать недостатки своего потенциального второго пилота. Интервью совместное, и Хэнсены проваливаются с треском. Стэкер, наблюдающий за их дебютной диагностикой из другого помещения, в какой-то момент просто выходит. Он не будет говорить об этом с Герком, но ему безумно интересно, как эти двое умудряются жить в одном отсеке, почему они еще не поубивали друг друга, и откуда у Хэнсена старшего столько терпения.

На второй день они проходят проверку на совместимость по отдельности, встретившись только на обеде. Между ними чувствуется напряжение, кажется, Герку достаточно сказать одно слово, и Чак взорвется. Так что они едят молча. При этом все, как обычно. Макс получает кусочек говядины сначала от Чака, потом его мимолетно треплет за ухом Герк, потом угощает его корочкой хлеба, вымоченной в подливке, и в конце обеда Чак привычно чешет ему бока, дожидаясь отца, который еще не доел.

Третий тест - стрессовое интервью, которое дается Герку легко, ведь ему не впервой, и которое Чак заваливает на седьмой минуте, ударив интервьюера. Специфика такого тестирования заключается в том, что кандидата в пилоты ставят в заведомо неловкую ситуацию, выводят из себя или заставляют сделать то, к чему он совершенно не готов. Главные признаки так называемого стрессового интервью – общение на повышенном тоне, масса вопросов, которые могут быть никак не связаны друг с другом, но задаются в быстром темпе, возникновение помех в процессе собеседования, присутствие посторонних людей в кабинете, личные вопросы к кандидату и так далее. На свою беду Герк соглашается поучаствовать. В качестве помехи в процессе собеседования - нужно сидеть, пялиться и раздражать своим присутствием.

Когда дотошный штатный психолог начинает орать на Чака, моделируя ситуацию, в которой они с Герком якобы находятся в кабине егеря, последний краснеет до кончиков ушей и начинает переминаться с ноги на ногу.
- ...так что это все твоя вина! - вопит психолог, упрекая Чака, что поломки в системе его рук дело.
Твоя вина.
“Вот черт”, - думает Герк. Он не успевает прервать интервью, ловит на себе отчаянный взгляд растерявшегося мальчишки, который свирепеет буквально за долю секунды и бьет доктора Коллинза по лицу. Потом пулей выскакивает из кабинета, оставляя за собой гробовую, вязкую тишину.

После этого идея отправиться в дрифт с сыном кажется Герку бредом сумасшедшего.

Они не разговаривают ровно сутки; Чак обижен, это видно невооруженным глазом. На что конкретно, на то, что Герк согласился поучаствовать, намеренно встав на сторону “врага”, или на то, что не защитил, или на то, что он вообще есть - Герк не знает и боится спрашивать, чтобы мало ли не стало еще хуже.
Но хуже не становится. На спарринге он дает Чаку возможность выпустить весь свой гнев. Пацан колотит его палкой, как ненормальный, пару раз даже рычит, нападая. Герк только гасит атаки, подсекает его, сам старается вообще не бить, заламывает пару раз ему руки, отчего сын только звереет, начинает так яростно брыкаться, что Герку приходится выпускать его, чтоб тот случайно не вывернул себе что-нибудь.
Спарринг длится почти два часа, специалист из группы по диагностике взглядом буравит в маршале дыру, чтоб тот прекратил это безобразие, но Стэкер его игнорирует и продолжает безмятежно наблюдать за Хэнсенами.
Вечером они заваливаются в отсек “без задних ног”, Герк, не видя ничего перед собой, тащит свинцовые конечности в душ, где стоит, привалившись боком к холодной плитке, почти полчаса и даже не пытается намылиться или голову помыть, просто стоит и мокнет. Когда он возвращается, сын уже спит. Герк сгоняет Макса, который подмял под себя все одеяло, и Чак теперь лежит, поджав колени к груди, и явно мерзнет; он укрывает сына, хлопает по матрасу, и собака снова неуклюже вскарабкивается на кровать, пару раз крутится вокруг себя, устраиваясь поудобнее и, наконец, укладывается. Герк щелкает выключателем на настольной лампе и тоже ложится спать.

Последний рубеж - сам дрифт.

Хуже быть уже не может - эта мысль, как мантра, крутится у Герка в голове с самого раннего утра. Ему кажется, что половина Шаттердома, наслышанная об успехах их горе-семейки, теперь думает, что Стэкер повредился умом, раз позволяет абсолютно несовместимым людям отправиться в дрифт.

Тендо отпивает горячий кофе, пару раз бросает взгляд на Пентекоста, стоящего справа, который словно палку проглотил.
Когда Хэнсены оказываются готовы к подключению, главного техника охватывает странное чувство, будто все вокруг задерживают дыхание, держа за спиной пальцы крестиком. Ему самому эта затея кажется не то чтобы глупой, она кажется идиотской. От их несовместимости, - думает он, - не только разорвет к чертям все оборудование. В радиусе пяти миль как минимум повылетают пробки.

- Приготовиться к нейросинхронизации, - говорит Пентекост, и невозможно прочитать интонаций в его голосе.

Пусть будет уверенность, - решает Тендо.

- Начало через десять секунд. Обратный отсчет пошел. Десять, девять, восемь…

Чак не двигается, почти не дышит, похоже, он жутко напуган, как будто ему есть, что скрывать. Герк замечает это только сейчас. Сам он почему-то очень спокоен, все волнение пропало, когда он надел шлем.

- Все будет хорошо, - тихо говорит он.

Герк говорил это раньше, и, кажется, тогда сын поверил. Должно сработать и сейчас.

- … семь, шесть, пять, четыре…

Чак делает глубокий вдох, он наверно думает, что это дико больно, иначе бы так не трясся.

- … три, два, один…

Маршал Пентекост смотрит в монитор так, будто оттуда сейчас полезет кайдзю. Синхронизация завершается успешно, калибровка полушарий мозга проходит на редкость быстро и эффективно. Хэнсены набирают почти максимальное количество баллов в симуляторе, и это с первого раза.

После Герк позволяет сыну уйти из модуля первым. Скорее всего Чак захочет побыть один, обдумать все, что увидел в дрифте, многое для себя понять и решить. Но когда Герк выходит из кабинета Пентекоста после долгой беседы, Чак с Максом ждут его в коридоре.

[Гость]

1.08 Райли|Чак, Макс. Макс привязывается к Райли. Реакция Чака на усмотрение автора.

577 слов

Макс для Чака всегда был больше, чем просто питомец. Пес для него был настоящим, верным другом. Это единственное существо, которое никогда не раздражало младшего Хэнсена своим присутствием. Только рядом с Максом порой казалось, что терпение Чарльза Хэнсена - не какая-нибудь городская легенда, а вполне себе реальное качество. Когда у Макса резались зубы и он уничтожал любую обувь, оставленную без присмотра, Чак, в отличие от отца с пожеванным останком ботинка в руках, только умилялся, подхватывал мягкого, пухлого бульдога поперек живота и часами с ним играл. Мячики, резиновые курицы, косточки из жил, обрывки садового шланга. Все, что угодно, лишь бы щенку стало лучше.
В его возрасте парни не могли вынести собственной крутости, сбивались в шайки, разгуливали по улицам, хулиганили, дразнили девчонок. А у Чака была собака.
И когда Чак шел гулять с Максом, который из маленького, неуклюжего, косолапого щеночка, смешного и милого, превратился в компактный, домашний танк, он чувствовал себя невероятно. Лояльности пса не было предела, он влюбленно смотрел на подростка, пока тот шел, гордо задрав подбородок, старался не отставать. Непередаваемое ощущение, будто ты важная шишка, а позади тебя - телохранитель.
Бульдог и правда был похож на телохранителя. Стоило кому-нибудь подойти к хозяину, пес не прятался в его ногах, он, выпятив мощную грудь, вырывался вперед и начинал хрюкать на чужака, обнюхивать его, мол, кто такой, чего надо, ну-ка стой, я все проверю. А Чак нехотя окликивал пса, лениво тянул за поводок, но в душе все пело. “Хороший пес, Макс, молодец, мальчик, так их!”

Когда Чак стал управлять Эврикой вместе с отцом, а Макс материализовался еще и эмблемой на его груди, человек и собака стали абсолютно неразлучны. Чак не завтракал без Макса, не обедал без него и не ужинал. Он мог часами ныть и жаловаться, что атака кайдзю пришлась на шесть утра воскресенья, но каждый день, когда Макс просился гулять, он мгновенно подрывался с кровати, трясущимися спросонья руками натягивал вещи и бежал выгуливать собаку. И хоть бы слово сказал.

У Макса был один авторитет. Чак. И никто больше. Он даже Герку не разрешал подходить к хозяину, пока тот спал. Начинал ворчать и скалиться, если отец пытался стянуть одеяло.
Ну, может быть, иногда Макс делал исключение для мисс Мори, конечно же, предварительно получив разрешение у Чака. Она вкусно пахла и у нее были мягкие, легкие руки. Псу было необходимо каждый день чувствовать похлопывание по боку большой, тяжелой хозяйской ладони, но нежные прикосновения маленьких пальчиков за ухом были божественны. Макс никогда не мог устоять.

Чак любил свою собаку, до безумия сильно. В нем он не сомневался. Макс его не бросит, не предаст, не обидит.

Однажды после обеда Чак с Максом шли по коридору. У одного из отсеков сидел на корточках младший Бэккет и завязывал шнурок.
Хэнсен приобрел еще более воинственное выражение лица, ускорил шаг. Макс заметил, тоже ускорился. Они на "крейсерской скорости" миновали рейнджера, даже не удостоив его вниманием.
В какой-то момент Чак понял, что пес затерялся где-то позади. Когда он обернулся, то немного оторопел, тем не менее, промолчал, ожидая, что пес его догонит.

А бульдог тем временем обнюхивал Бэккета, аккуратно, а не как обычно: фыркая и разбрызгивая слюни на метр вокруг. Рэй, или как его там, сидел неподвижно и с улыбкой поглядывал на собаку. А потом Макс вдруг начал вилять своим маленьким хвостиком, подошел еще ближе и ткнулся Бэккету в руку. Тот хмыкнул и потрепал пса за холку, пару раз медленно погладил по голове, оттягивая кожные складочки, поскреб ему подбородок. А Макс все вилял и вилял хвостом, топтался на месте.
Чака перекосило, но он, разумеется, успел нахмуриться, когда Бэккет поднялся на ноги, посмотрел на него и сказал:
- Хороший пес, - и зашагал по своим делам.
Макс встрепенулся и побежал к Чаку, как ни в чем не бывало.
Конечно хороший, - подумал Чак и закатил глаза, - не то что ты.

[Гость]

1.22 Макс утешает Мако, когда ей одиноко. Чак знает, но ничего не говорит и не уводит собаку домой.

247 слов

Макс был теплым. И мягким. Почти плюшевым. Мако всегда любила плюшевые игрушки, но всегда стеснялась выпрашивать их у сенсея. Хотя он бы не отказал. Он ей мало в чем отказывал. Лучшая школа? Конечно. Лучшие репетиторы? Если необходимо – только скажи. Лучший университет? Выбирай какой. Единственное, против чего он решительно протестовал, было поступлением в Академию.
«Мако, я потерял в этой войне почти всех дорогих мне людей – Луну, Тэмсин… Я не хочу потерять и тебя тоже».
А Мако бредила местью. Каждый раз, перед тем, как заснуть, она представляла, как выведет своего егеря на бой с кайдзю, и даст отпор этим монстрам, уничтожившим ее семью. И победит.
Она не сомневалась в том, что это правильно. И поступила в Академию против воли сенсея.
Пусть сейчас она слабее и младше всех. Пусть сейчас она сидит и ревет от бессилия, обняв Макса, от которого пахнет мылом и собачьим печеньем. Она обязательно возьмет себя в руки. Она станет сильнее, она закалится, как закаляется меч в руках мастера. Она станет лучшей. Сенсей будет ей гордиться.

Чак Хансен стоит в темноте, привалишься к дверному косяку. И наблюдает за тем, как Мако Мори, всегда спокойная и невозмутимая мисс Мори, девчонка с бездонными глазами и волосами цвета вороного крыла, плачет навзрыд, уткнувшись в его собаку. Он тихо, ничем себя не выдавая, дождется, пока она успокоится, утрет слезы, чмокнет Макса в макушку и отправит домой. И только в одном Чак никогда не признается никому, даже себе. Что в этот момент он ужасно хотел бы оказаться на месте своего собственного пса…

[Гость]

Б01.05 */Чак, слёзы во время секса. Партнёр сначала шокирован, потом утешает его.

441 слово

- Райли Бэккет лазит ко мне через окно. Рассказал бы кому, но не поверят, - у Чака тихий усталый голос, но в нем отчетливо слышна радостная усмешка.
Он лежит на больничной койке, слава богу, не опутанный сотней проводов, а только затянутый в бинты, из-под которых виднеются многочисленные синяки.
Райли обхватывает его за плечи, отрывает от подушки, сжав в объятиях. Чак шипит от боли, но не отбивается.
- Прости, прости, - виновато шепчет Райли, водя кончиками пальцев по голой спине Чака: выступающие позвонки, полоска бинта, снова позвонки.
Живой Чак в его руках - это какое-то чудо. Персональное чудо Райли Бэккета. Разве он не заслужил?
Когда тащился к Страйкеру на разбитом Джипси, когда орал во все горло «да подождите вы, мать вашу, мы к вам идем», не замечая мертвенно-спокойного лица Мако.
А Стекер оказался вовсе не таким ублюдком, каким выглядел. Райли даже готов притащить ему букет на берег Тихого океана. И подписать на карточке: спасибо за Чака, долбаный ты сукин сын.
Когда Чак отталкивает его, а потом тут же тянет на себя, они оба понимают, что хотят одного и того же.
Райли готовит Чака наскоро, дрожащими руками, потому что под пристальным, серьезным взглядом Хэнсена, его всего трясет, а потом резко входит. Чак не издает ни звука и тогда Райли окончательно срывает.
Эта странная раздвоенность между желанием бережно касаться кончиками пальцев и желанием втрахать в кровать, надавливая на свежие синяки, чтобы вырвать из плотно сжатых губ хотя бы стон боли.
Он хочет сделать Чаку больно, чтобы тот перестал издевательски улыбаться и отпускать шуточки так, будто ничего не произошло. Чтобы он запомнил навсегда эту боль и не посмел больше никогда сдохнуть, потому что второго раза Райли точно не выдержит.
Он останавливается, проехавшись щекой по мокрому виску Чака, и приподнимается, заглядывая в лицо.
Чак улыбается больной дрожащей улыбкой и не открывает глаз. Только из-под потемневших ресниц катятся слезы.
- Чак, - испуганно зовет Райли и хочет отстраниться, но Чак удерживает его, вцепившись в шею ногтями и тянет обратно.
- Раз в жизни доведи дело до конца, - почти зло говорит он, так и не глядя на Райли.
И Бэккет доводит, ему немного уже требуется, несколько коротких движений, а потом он кончает, глуша стон подушкой, пахнущей больницей и Чаком.
Помогать Чаку не надо - он так и не возбудился от всего произошедшего. Неудивительно.
Хреново. Райли опять все сделал очень хреново.
Чак сталкивает его с себя на край кровати, и Райли начинает смеяться.
- У тебя истерика, Бэккет, - очень спокойно говорит Чак, когда Райли коротко всхлипывает, закусив костяшку пальца.
«Сам-то ты...» хочет огрызнуться в ответ Райли, но смотрит в покрасневшие глаза Чака и молчит.
А Чак гладит его по затылку и улыбается. Очень устало. Но очень тепло.

[Гость]

Б01.16 Ганнибал/Ньют, размазывать и слизывать кровь.

666 сл.

Большинство ядовитых тварей окрашены ярко и вызывающе – природа по-своему честна. Мол, тронь меня, если не слабо. Осмелься.
Пример Ганнибала Чоу тоже подтверждает эту простую истину.
Ярко-красный пиджак магната валяется на полу, и красное пятно, если смотреть краем глаза, похоже на багровую лужу подсыхающей жидкости. Рубашка, еще не покинувшая плеч своего владельца, расстегнута до пояса и переливчато сияет, как чешуя не открытой доныне тропической змеи.
Ньютон стаскивает с себя футболку и трындит не закрываясь.
– Боль – это сторожевой пес организма, говорили греки… или римляне, не помню уже. Свойство испытывать боль присуще любому живому организму. И я в свое время изучал это на собственном примере, – серьезно рассказывает он, а потом ныряет за кровать, следом за улетевшими очками, несколько смазывая эффект от серьезности заявления. – Я ведь все-таки ученый, – заявляет он из-под кровати, торча задницей кверху.
– А чего ж ты тогда испугался ножа, ученый-моченый? – не менее серьезно спрашивает у него Чоу, и упомянутый нож тут же клацает металлической челюстью, раскрываясь.
– Мужик, у тебя точно нездоровая фиксация на острых предметах, – недовольно морщится Ньютон, вернувшись в мир прямоходящих. – Дай сюда.
И он бестрепетно, как некогда рацию, отбирает у Чоу балисонг.
– Я б сказал, что скорее фиксация на тупых… – насмешливо тянет Ганнибал, давно уже оставивший попытки оскорбляться подобным неуважением.
Ньют, не обращая внимания на иронию, говорит:
– Помнишь доктора Моро? В частности, пассаж про то, что «этому мускулу не нужна способность чувствовать боль и потому не вложена в него изначально». Гляди!
И маленький доктор Гейцлер ставит голую ногу на перекладину кровати и без особых колебаний всаживает золоченое лезвие в свое расписанное зверями бедро едва ли не на половину всей длины ножа. Потом самую малость морщится и добавляет перформансу вслед:
– Конечно, это больно. Но нервных окончаний здесь в десятки, а то и сотни раз меньше… чем на кончике носа! Ну и тогдашний эффект неожиданности, опять же…
Ганнибал, заинтересованно подняв брови, следит за тем, как винно-красная струйка стекает по ноге Ньюта, жирной линией обводя силуэты кайдзю.
Потом с откровенно слышимым в голосе восхищением он спрашивает:
– А у твоей ебанутости вообще есть верхняя граница?
Ньют пожимает плечом.
– Я просто ученый, – повторяет он и выдергивает нож.
Кровотечение немедленно усиливается.
– Ученый, блядь, биолог… а ты помнишь, что там – в ноге – еще и артерия пролегает, например?
– Она глубже лежит, – Ньют беззаботно машет рукой, и с пальцев тотчас срываются мелкие брызги и летят в стороны. Ойкнув, он оглядывается в поисках чего-нибудь, чтобы зажать рану. – Что ж ты думаешь, вот примерно так я боль и изучал.
И, наблюдая за движением его руки, скользящей по коже с непринужденным, естественным бесстыдством, Чоу видит следы заживших порезов. Если бы не татуировки, эти шрамы были бы видны на коже темно-розовыми штрихами – а сейчас они вписываются в контуры чешуйчатых туш, как тут и задуманы.
Кровь, размазанная под пальцами, придает рисункам еще больше жизни.
Ганнибал испытывает противоречивые чувства: возглавляет их пока что удивление, за спиной которого уже толпятся демоны с другими именами.
– Придурок. Убери руку.
Он ловит запястье Ньюта, уже недоуменно раскрывшего рот, и подтягивает ближе к себе. Гейцлер не успевает ничего сказать, не то вообще давится начатой фразой, когда Ганнибал облизывает его пальцы, стирая с них кровавые разводы – аккуратно и вдумчиво, как ужинающая кошка.
– Убивать таких во младенчестве, – оторвавшись от этого занятия, бросает он, – чтобы генофонд не портили.
И, вопреки своим словам, наклоняется к бедру Ньюта, явно движимый гуманистическими убеждениями.
Когда его язык, тоже по-кошачьи шероховатый, проходится вдоль всей длины пореза, Ньют испытывает незнакомые ощущения: даже обладая акробатической пластичностью, весьма сложно зализать порез практически на собственной заднице.
И еще он понимает, что ощущения эти хороши весьма.
И старается повернуться еще профильнее, потому что упираться стояком фактически в лицо человеку, пусть странным образом, но все-таки заботящемся о тебе, несколько… невежливо.
Кровь остановлена и медленно запекается у краев царапины. Собственно, остановилась она уже с минуту назад, но оба участника действия не придают особого значения этому факту.
– Ненормальный, – низким шепотом сообщает ему Ганнибал, поглядывая снизу вверх, и ведет рукой уже по внутренней стороне ньютова бедра. – Дурная животина.
В эту секунду Ньютон не помнит про ядовитых тварей, которые, будучи способными отравить кого-то своей кровью, окрашены яркими, вызывающими цветами. Примерно как он сам.

[Гость]

2.05 Бэккеты|Тендо (все остальные). Райли и Йенси «угоняют» Бродягу без ведома начальства. Н+

459 слов

С самого утра Стэкер Пентекост пребывал в отличном расположении духа. Казалось, что постепенно мир не то, что бы приходил в норму, но чаша весов определенно начала склоняться в пользу человечества. Третья серия егерей оправдывала все ожидания, как техников, так и военных. Пилоты то, эти от всего были в восторге, но череда недавних побед вселяла надежду. В общем, маршал был доволен.
Однако это столь редкое чувство уверенности в завтрашнем дне мгновенно улетучилось, стоило ему оказаться в лоссенте. Воздух был будто наэлектризован истерикой. Возможно, причиной тому был зияющий пустотой док Бродяги. При появлении маршала все разговоры смолкли.
Пентекосту хватило нескольких секунд, чтобы испытать удивление, панику, приступ ярости, а затем вернуть себе ледяное спокойствие.
- Бродяга! Бродяга, ответьте! – в повисшей тишине голос Тендо прозвучал неестественно громко. -Йенси, внемли голосу разума, сообщите своё местоположение!
- Мистер Чой, - процедил Пентекост, и при звуке собственного имени Тендо прошиб озноб, а рубашка мгновенно предательски прилипла к спине.
Несмотря на то, что следующей реплики маршала так и не последовало, Тендо прекрасно понял, как то, что с него срочно требуется предоставить объяснения происходящему, так и что может последовать, если они не покажутся маршалу достаточно вразумительными и весомыми.
Но что он мог сказать? Что полвечера сам доказывал обоим пилотам, что благодаря наличию реактора Бродягу можно активировать и без помощи оператора, и по сути сам подначил их на эту самоволку? Или что потом убрался до розовых слонов, потому что Элисон второй раз отказалась идти с ним на свидание, а эти двое угнали Егеря из дока и блокируют систему связи, чтобы их нельзя было отследить?
«Господи, взмолился Тендо, если выпутаюсь, до конца жизни буду тебя благодарить. Каждый день, честное слово».
- Внеплановый ремонт, сэр,– самоотверженно глядя маршалу в глаза соврал он. – Сейчас в процессе транспортировки на завод.
- Какой завод, мистер Чой? - Тендо показалось, что он уловил в голосе маршала саркастическую интонацию: то ли повелся, то ли издевается.
«В самом деле, на какой, к черту завод?»
- На Кодьяк, сэр. Я как раз готовил вам рапорт.
Маршал пристально вглядывался в глаза Тендо. По крайней мере, в смелости последнему отказать было нельзя.
- И когда эти ремонтные работы планируется завершить?
«Матерь Божья, я пропал…»
- Когда? Ну…
- Лоссент, лоссент, прием! – внезапно раздался в динамиках голос Йенси. Говорит экипаж Бродяги. Передаем вам наши координаты. Просим выслать за нами вертолеты.
- И чего-нибудь пожрать!
- Райли, заткнись!
Связь оборвалась.
Весь персонал в рубке не смог сдержать вздох облегчения. Кажется, на этот раз всё обошлось.
-Внеплановый ремонт? Так, мистер Чои? - голос маршала в один миг вернул Тендо в суровую действительность.
- Очень, оперативный ремонт, сэр, - решил тот выкручиваться до последнего.
Пентекост медленно развернулся спиной к Тендо и направился к выходу.
- Очевидно, что вы очень хороший друг, мистер Чои, - обернувшись, добавил маршал, - но ваш рапорт вы всё-таки предоставьте.

[Гость]

Б01.15 Тендо, Йенси/Райли. Однажды Тендо на ночном дежурстве Тендо включает камеру в комнате Беккетов и видит то, что ему видеть не стоило. Возбудившись, мастурбирует.

820 слов

Когда маршал Пентекост решил, что необходимо расставить камеры во всех помещениях шаттердома, Тэндо, если честно, был против. Личное пространство должно оставаться личным. Но это был один из тех нередких случаев, когда повлиять на мнение начальства ему не удалось.
Камеры были поставлены.
И какое-то время спустя, Тэндо с благодарностью стал вспоминать эту идею: теперь у него была возможность иногда, когда выдавалась свободная от работы минутка, наблюдать за Йенси. Нет, никаких извращений вроде подглядывания в душе, просто смотреть как он ходит по комнате, читает, спит.
Старший Бэккет нравился Тэндо уже давно и, возможно, даже взаимно, но удачный момент для признания все никак не наступал. А потом...
Потом Тэндо увидел на своем мониторе, как в отсеке Бэккетов Йенси раздевает Райли и толкает в сторону кровати.
Это какая-то шутка, технический сбой? Ведь не могут же они?.. Боже. Кажется, могут.
Изображение с двух камер, два идеально удачных ракурса на самые большие мониторы.
Тэндо никогда не смотрел на Райли в этом смысле: младший был слишком юным по меркам Чои, чтобы вызвать интерес подобного толка. Едва сформировавшийся мужчина, еще сохранивший подростковую угловатость и неловкость. Веселый щенок, вечно затевающий возню вокруг Йенси. Иногда Райли раздражал своей непоседливостью, но всерьез злиться на него не получалось ни у кого.
Мальчишка Бэккет.
Тем неожиданнее было увидеть его без одежды. Напряженные мышцы спины, широкие плечи, узкая задница, откровенно приподнятая над подушкой, засунутой под живот.
Тэндо неуютно поерзал в кресле, когда Йенси устроился позади Райли и погладил ложбинку между ягодиц. Не удовлетворившись этой лаской, ввел кончик пальца в отверстие. Райли в ответ вскинул голову, еще сильнее прогнулся в пояснице, подставляясь. Йенси отстранился, чтобы достать тюбик со смазкой, а Тэндо бросил нервный взгляд в сторону двери. Заперто. Отлично.
Сразу два густо смазанных пальца вошли в Райли.
Тэндо трижды проклял черно-белое изображение, не позволяющее разглядеть румянец стыда, наверняка выступивший на щеках младшего Бэккета.
Райли царапал подушку и крутил задницей, стараясь доставить себе удовольствие вопреки желанию Йенси поиздеваться. Через несколько десятков секунд он уже сам насаживался на неподвижную руку Йенси, а Тэндо, боязливо замерев, наблюдал как напрягаются ягодицы, когда Райли старается удержать пальцы в себе.
Когда их стало три, Тэндо сдался окончательно, приспуская собственные брюки, чтобы удобнее взяться за член.
Вид Райли, мокрого, возбужденного, растянутого на пальцах Йенси, и одновременно - Йенси, без стеснения растягивающего брата, вместе все это сводило с ума.
Тэндо никогда не видел Йенси таким до сегодняшнего дня.
Когда Йенси надоело раскрывать отверстие большими пальцами и он загнал в брата пальцы по самые костяшки, Райли ткнулся лицом в подушку, ощутимо содрогаясь.
Тэндо чуть не последовал его примеру, в последний момент сжав член у основания.
Йенси исчез из кадра, чтобы вернуться с полотенцем, наверняка смоченным теплой водой. Он прошелся тканью по шее Райли, груди, животу, очень бережно (мать его, Тэндо даже пришлось зажмуриться) вытер пах, испачканный спермой.
Райли выглядел совсем измотанным, почти засыпающим. Но похоже, это не входило в планы старшего Бэккета.
Полотенце упало на пол, а Райли дернулся от размашистого шлепка по ягодицам. Помотал головой, кинул на брата жалобный взгляд через плечо, но поднялся, опираясь на локти и колени.
Как будто нарочно позволяя Тэндо рассмотреть нежное, блестящее смазкой отверстие.
Впрочем, от этого зрелища его отвлек Йенси, наконец-то стянувший с себя белье. Тэндо и под светлой тканью трусов оценил размеры... Но черт... У Бэккета был огромный член.
На пару мгновений Тэндо стало жалко Райли, которому предстояло принять в себя этот орган.
Йенси раскатал по члену презерватив, туго обтянув глянцевым темную головку. Сел на кровать, что-то сказав брату - к сожалению, звука в этом импровизированном порнофильме не предполагалось. Райли нехотя поднялся и забрался на колени к брату. Теперь Тэндо не было видно Йенси - только бедра, и крепко стоящий член, зато Райли...
Райли он видел целиком, от невинных завитков мокрых волос на затылке, от блестящей каплями пота ложбинки позвоночника, до неожиданно узких, по-девчоночьи изящных ступней.
Райли поднимался и снова опускался на член, широко, размашисто, заставляя Тэндо задерживать дыхание на пике. Растянутые мышцы, нехотя выпускающие член, ладони Йенси, грубо сминающие ягодицы Райли, его резкое движение навстречу младшему брату, от которого тот вздрогнул и обессиленно замер. А потом Йенси дотрахивал брата, зафиксировав его над собой и короткими толчками поднимая бедра, и Тэндо, не замечая сам, отдрачивал себе в такт его резким движениям.
Он кончил, откинув голову на спинку кресла, едва сообразив взять со стола салфетку, чтоб не испачкать брюки.
Райли на экране обессиленно лежал в постели.
А Йенси...
Вот это было уже пугающе.
Йенси, нагло улыбаясь прямо в камеру, нажал на кнопку связи с диспетчером.
- Ну как кино, мистер Чои? - ласково промурлыкал из колонок голос Йенси.
- К-кино? - в панике застегивая брюки, пробормотал Тэндо.
- Кино, на которое вы ходили в среду с очередной подружкой.
Тэндо чуть не застонал от облегчения, но тут же понял, что Йенси просто над ним издевается.
Старший Бэккет насмешливо фыркнул в камеру.
- Хватит строить из себя идиота, Тэндо. Мелкий хочет, чтобы ты к нам присоединился.
Райли, натянувший на себя одеяло, кажется, не хотел уже ничего.
- А ты? - задержав дыхание, решился Тэндо.
- И я тоже хочу. Очень.

[Гость]

Б01.03 Герк/Чак. NC-17. dark!Чак. Чак адский уке полностью подчинивший себе Герка. Можно PWP, но за сюжет с "ломанием" принципов старшего Хенсена отдельный лучемет любви. А если и своеобразный хэппиэнд, то и почку кайдзю не жалко.

516 слов

– Ты говорил, что сделаешь для меня что угодно, - прищурившись, спокойно говорит Чак.
Герк надолго прижимает полотенце к лицу, словно это каким-то образом поможет ему сделаться невидимым и избавит от участия в этой сцене.
Да, он так сказал. Семь лет назад. Тогда он готов был сказать что угодно, лишь бы погасить ненависть, поселившуюся в глазах сына. Потому что рождественским вечером тринадцатилетний мальчишка должен запускать с отцом фейерверки во дворе и разворачивать подарки, а не бить в стену кулаком и не кричать, срывая голос – почему ты ее оставил? Почему ты полетел за мной?! Лучше бы ты сдох!

Сейчас Чак стоит в дверях, с обманчивой небрежностью прислонившись плечом к косяку, блокируя выход, и Герк с ледяной ясностью понимает, что не решается подойти к нему на расстояние вытянутой руки.
Он готов был заплатить любую цену, чтобы между ними все стало как прежде.
Но никто не предупреждал, что цена окажется такой.

Чак не сводит с него потемневших глаз. У него высокие скулы и рот Анжелы. От этого становится только хуже.
– Отказываешься от своего слова? – говорит он и улыбается, как акула, почуявшая кровь в воде. – Или, по-твоему, разрешить мне завести собаку – это и есть все?

Герк слишком долго делал вид, что не замечает и не понимает. Конечно, он слышал про побочные эффекты дрифта. Но ведь они люди, ради всего святого, люди, а не животные, неспособные совладать с примитивными инстинктами.
Все в порядке, твердил он себе. Просто показалось. И нет ничего странного в том, что Чак провожает его долгими взглядами, носит его футболки и рубашки, под разными предлогами заходит к нему ванную или допивает пиво из его бутылки, облизывая губы после каждого долгого глотка.
Даже когда Чак пригласил в бар девушку, с которой у Герка начиналось что-то вроде тихого романа, и лапал ее на глазах у всей базы, Герк нашел этому какое-то рациональное объяснение. На следующий день она пришла к нему и пыталась все объяснить. Он сказал, что уважает ее выбор и не будет мешать ей и сыну.
Через неделю Чак ее бросил.

Теперь Чак отталкивается от косяка и скользящими шагами крадется к нему от двери, неотвратимый как песчаная буря, горячий как степной ветер, и Герк невольно делает шаг назад.
- Пап, - говорит Чак.
Герка передергивает.
– Ради бога, – сквозь зубы произносит он, – замолчи.

Чак делает еще шаг, сокращая последнее расстояние, разделявшее их. Он не трогает руками, но покачивается на носках и дышит Герку в лицо мятным холодком и зеленым чаем.
– Что? – безнадежно спрашивает Герк. – Что ты хочешь, чтобы я сделал?
Чак опускает голову и кусает губы, пряча улыбку. Чак берет его за пальцы, чуть разворачивается, притираясь, и тянет его руку к застежке на своих штанах. Уверенное привычное движение, явно не в первый раз. Герк морщится - меньше всего ему хочется вспоминать сейчас все те случаи, когда Чак проводил ночи неизвестно где и приходил домой только под утро.
Он неловко застывает, чувствуя, как горит ладонь, ощущая едва заметную пульсацию под жесткой тканью. Виски ломит от напряжения.

– Ты водишь лучшего егеря в этой части света, – делает он последнюю попытку. – Ты можешь получить кого угодно, стоит только поманить.
Чак поднимает голову и едва заметно зло улыбается.
– Почему ты думаешь, что мне нужен кто-то еще?

[Гость]

2.03 Германн/Ньютон, по арту.
у автора получилась предыстория к арту

280 слов

В столовой шумно, огромная толпа техников, инженеров, пилотов разговаривает, кажется, на всех языках мира. Настоящее Вавилонское столпотворение. В очереди на раздачу слышится то английский, то китайский, ждущие своей очереди Кайдановские громко говорят на русском, а стоящие за ними Ньютон и Германн тихо переговариваются по-немецки.
Вдруг Саша манит мужа пальцем, заставляя склониться ближе к ней, а когда он наклоняется - прижимается губами к его щеке, оставляя четкий отпечаток своей яркой помадой. Алексей недовольно бурчит что-то, но стереть отпечаток не спешит и Саша сама стирает его салфеткой, уже когда они садятся за стол.
- Никогда не понимал,- негромко говорит Германн, отводя взгляд от русских.
- Чего не понимал?- переспрашивает Ньютон, принимая от раздатчицы тарелку с рагу.
- Косметика. А уж особенно помада. Зачем она красит губы когда идет на обед, все равно стирает ее прежде чем начать есть. Мужа собственного не может поцеловать, чтобы его не испачкать... Не думаю, что ощущение помады на коже приятно.
- А мне нравится,- пожимает плечами Ньют и улыбается удивленно уставившемуся на него Германну.
- Тогда, может, ты мне и объяснишь, чем это может нравиться?- спрашивает Готтлиб.
- Ощущение поцелуя на коже. Само по себе быстро пропадает, но с помадой - такое ощущение, что тебя еще целуют, все то время, пока ты чувствуешь ее на коже. Плюс осознание того, что все видят, на тебе есть визуальное подтверждение того, что ты кому-то не безразличен.
- Никогда не думал об этом с такой стороны... И, говоришь, тебе это нравится?
- Да.
- Удивительно.

- Миссис Кайдановская, простите, можно вас на пару слов?
- Да, доктор Готтлиб, что вы хотели?
- Моя просьба, несомненно, покажется вам странной, но... не могли бы вы одолжить мне вашу помаду?

[Гость]

2.20 Германн|Ньют, ангст. После дрифта Ньют понимает, что Германн его ненавидит.

300 слов

Рефлексия – это возможность взрастить в себе тьму. Шанс упасть в бездну, которую вы создаёте для себя сами. А также способ поиска причин.
Причина, чтобы ненавидеть. Причина, чтобы любить. Необязательно кого-то – зачастую самого себя.

Ньютон тихо выдыхает.

Ненавидеть себя – это искусство. Высшая форма любви, на самом деле.
Если вы действительно ненавидите себя – вы имеете полное право ненавидеть и всех тех, кто вас окружает.
Полюбить их вы тоже можете – ровно настолько, насколько вам того захочется. Насколько хватит фантазии.
Вы можете также позволить им любить вас. Однако, опасность подобного допущения состоит в том, что в этом случае вы уже не сможете кому-то запретить это делать.

Германн чуть сильнее сжимает руками трость.

Проще всего ненавидеть себя за совершённые ошибки. Гораздо сложнее – не начинать винить других в том, что они сбили вас с вашего «истинного пути».
Легче лёгкого поддаться соблазну – с самого начала сулящему вам исключительно неприятности, но такому привлекательному. В конечном итоге, мы всего-навсего слабые и податливые люди, каждый со своими странностями и неожиданными пристрастиями.

Ньютон жалеет только о том, что иногда так не вовремя поддавался природной робости.

Самое элементарное – подтолкнуть к соблазну кого-то другого. Сыграть на его наивности. Посулить то, что вы никогда не сможете ему дать – но имеете возможность и желание поделиться иллюзией того, что он этим обладает.
Самое страшное – это человеческая скука.

От скуки Германн принимает решение, которое вряд ли можно назвать верным.
От скуки он подталкивает Ньютона к самому краю его персональной бездны.

Осознание этого заставляет Ньютона слишком много рефлексировать.
А потом приобретённое отчаяние заставляет его сделать последний шаг.

После этого Ньютон больше никогда не позволяет себе поддаваться соблазнам.
После этого он не тешит себя пустыми иллюзиями.
После всего произошедшего он жалеет только о том, что, как бы ни старался, никогда не сможет заставить себя ненавидеть. В ответ или в отместку – не суть важно.

Германн не жалеет ни о чём.

[Гость]

2.17 Чак/Райли, гендер-бендер Райли.

822

Райли совсем не похожа на привычную уже ему Мако. Она носит мужскую куртку и широкую форменную футболку, под которой не разглядишь очертаний тела. Только выглядывают из ворота тонкие ключицы, но Чаку и этого слишком много.
Она не похожа и на Сашу. Никакой косметики на лице, Райли даже не пытается скрыть пудрой мелкие светлые веснушки, рассыпанные по скулам.
Чак понятия не имеет, как вообще решился подойти к ней. О чем с ней говорить.
Он боится поднять взгляд и рассматривает носки ее армейских ботинок, таких маленьких рядом с его авиационными на высоком протекторе.
А потом Райли смеется. И Чак вскидывает обиженный взгляд, чтобы убедиться - над ним.
- Хочешь, я научу тебя целоваться, Чарли? - спрашивает она, и снова заливается смехом.
На них начинают оглядываться.
- Я умею, - еле слышно отвечает Чак, чувствуя, как пылают от стыда кончики ушей.
Райли замолкает и смотрит на него снизу вверх неожиданно серьезно.
- А я все равно научу.

Он называет ее Райли. Всегда только Райли, потому что язык не поворачивается сказать ей легкомысленное «детка». Равно как и любые ласковые слова - это катастрофически ей не идет.
Ему приходится научиться вкладывать в одно только «Райли» десятки оттенков своей привязанности. Волнение, страх, радость, удовольствие, упрек, просьбу. Это сложно. Особенно сложно для парня, всю сознательную жизнь обходившегося короткими «есть, сэр» и «да пошел ты».
Он хочет сказать «Я люблю тебя», и говорит:
- Райли.
Она смеется. Она вечно над ним смеется.
Светлые волосы выбиваются из короткой косички и пушистыми прядками рассыпаются по плечам. Чак касается их кончиками пальцев - легкие и солнечно-золотые, а пахнут травяным шампунем.
Он хочет сказать, что она похожа на солнечного зайчика со своими светлыми волосами, веснушками, легким загаром на плечах, где белыми полосками уже наметились следы от майки.
Он говорит «Райли», потому что комок, стоящий в горле, не позволяет ему сказать больше, чем эти два коротких слога. Он очень надеется, что она все понимает.

Они раздеваются, стоя в полуметре друг от друга. Сначала курточку скидывает Райли, затем Чак. Когда один из них замирает, уронив на пол очередную часть солдатской экипировки, другой начинает двигаться, звеня пряжками, скрипя молнией, сдирая с тела неприятно-теплую ткань. Поочередно, словно сломанный механизм, в котором обе части не могут двигаться одновременно.
Без своей курточки Райли всегда удивительно хрупкая, и это бьет еще больнее потому, что сама она не замечает этой своей беззащитности, и продолжает смотреть на Чака как на мальчишку, весело и чуть снисходительно.
Она смотрит так же, когда толкает его на подушку и сжимает ребра коленями.
- Я сверху, - с вызовом объявляет она. Но Чак не позволяет себе повестись. Он согласно кивает и берет ее за руку, чтобы поднести ладонь к губам.
Он укутывает ее в одеяло и прижимает к себе, обхватив поперек живота, тесно-тесно, чтобы чувствовать острые выступы лопаток и испуганное биение сердца.
Чак никогда не спрашивает, что ей снится, а Райли никогда не рассказывает.
Они никак не могут совпасть, сойтись, дополнить друг друга, но почему-то это не кажется неправильным.
Просто Райли всегда первая роняет на пол куртку.

- Позаботься о ней, - просит он, и руки Герка понятливо смыкаются на плечах Райли. Она дергается изумленно, явно не ожидая, что могла попасться так легко. Но Герк держит крепко.
После всего, что он видел в дрифте с Чаком, он будет держать ее столько, сколько потребуется.
Чак кивает Стакеру и они шагают к егерю, слыша позади ее крики. Чак не оборачивается. Он знает, что с ней все будет хорошо. Герк позаботится. Он понимает. Только ему Чак и смог бы доверить свою Райли.
- Спасибо, папа, - говорит он тихо, когда система оповещает, что повреждения достигли шестидесяти процентов.
Герк не отвечает ничего, но вместо его голоса из наушников звучит хриплое и бесцветное «ненавижу тебя». Райли.
Повреждения - восемьдесят процентов.
Кабину заливает водой, приборная панель мерцает десятком красных лампочек.
- Я тоже тебя люблю, - с улыбкой отвечает Чак. Он уверен, что успел до того, как отключилась связь.

У нее мокрые ресницы и крепко сжатые губы. Кажется, она собирается ударить, даже отступает назад для устойчивости, но медлит, тревожно вглядываясь в его лицо, и в этот момент Чак на пару секунд вырубается, повиснув на плече Герка.
Герк матерится и требует медиков, с трудом уводя Чака от вертолета.
К ним подбегают с носилками, заставляют Чака лечь, он видит над собой хмурое небо Гонконга, и улыбается незнакомым людям, суетящимся вокруг. С чего они взяли, что он собрался умирать?
Он проводит в стерильно-белой палате две недели, постоянно слушая разговоры о том, как легко отделался.
А когда наконец выходит оттуда, за дверью его ждет Райли.
- Теперь можно? - спрашивает она так же бесцветно, как тогда, когда он был в егере.
- Можно, - соглашается он. И она бьет, коротко, почти без замаха.
- Я люблю тебя, Райли, - говорит он, облизывая разбитые губы. Как будто только этого металлического привкуса ему и не хватало всегда, чтобы суметь произнести самое главное.
Она ничего не отвечает, только зябко прячет руки в карманы курточки.
Его курточки.
А потом разворачивается и уходит.
На спине светлым пятном свежей краски мелькает его одиннадцатый кайдзю.

[Гость]

Б1.13 Кадайновские/Лукас Норт. Кроссовер с сериалом Spooks. Кайдановские работали надзирателями в тюрьме, где сидел Лукас. Принуждение. NC-17

466 слов

Эта женщина пугает его по-настоящему. Что странно, ведь любой нормальный человек прежде всего испугался бы ее мужа. Кто-то так уверовал в бога, что небольшая скала сдвинулась с места и устроилась работать следователем по особо опасным делам. Но когда входит она, Лукас ощущает на загривке дыхание смерти. Будто смотрит в глаза королевской кобре. Форма этой кобре идет необычайно, обтягивая все, что должно быть обтянуто, и оттопыриваясь там, где необходимо. Саша кладет на стол папку и улыбается:
- Доброе утро.
Глаза холодные, ледяные. Она кивает мужу, и тот плотно запирает дверь. Задергивает шторы. За окном – маленький русский город. В кабинете следователя Кайдановской – маленький русский ад.
Саша подходит к Лукасу и расстегивает свою форменную рубашку. Она не носит белья, лифчики ей ни к чему, все у нее и так торчит, безо всяких женских ухищрений.
Лукас ощущает нарастающее возбуждение, выдыхает и начинает повторять про себя бессмертные строки, стараясь отвлечься. Пытаясь не хотеть ее.

In the old age black was not counted fair,
Or if it were, it bore not beauty's name…

Она сдергивает с него свитер, расстегивает ширинку. Алые коготки оставляют царапины. Сегодня без ножа, это хорошо. Алексей подходит ближе и берет его железными пальцами за плечи, фиксируя на стуле.

… Fairing the foul with art's false borrow'd face,
Sweet beauty hath no name, no holy bower…

Пощечина обрушивается внезапно, так что Лукас прикусывает язык. Не давая ему опомниться, Саша наносит удар за ударом. Как бы играя. Обманчиво лениво. Но лицо горит, Лукас не может пошевелиться, и это ощущение беспомощности перед жестокой и красивой женщиной делают свое дело. Он возбуждается. Он хочет ее. Если бы Алексей разжал хватку, Лукас упал бы на колени и уткнулся лицом ей между ног. Лизал бы как собака. Скулил бы. Выдал бы ей все о проекте, если бы знал. Не думать об этом. Не думать.

Therefore my mistress' brows are raven black,
Her eyes so suited, and they mourners seem…

Саша наклоняется к нему, ее грудь перед самым лицом, темные соски напряжены. Лукас пытается откинуться назад, закрывает глаза, чувствует, как стекает из уголка рта кровь.
Горячее дыхание женщины опаляет губы. От нее пахнет табаком и чем-то сладким, и Лукас чувствует, как острый язычок слизывает кровь с его рта. И как ее неожиданно холодная рука ложится на его возбужденный член. Сжимает, затем царапает. Постыдный оргазм сотрясает тело.

- Так что ты можешь сказать про «Шугахорс»?
- Ничего.
Она бьет яростно, наотмашь. В голове гудит, перед глазами пелена. На Лукасе словно невидимая сеть, не дает двигаться. Паралич чувств. Он равнодушно смотрит, как берет Алексей свою жену на столе, как падает на грязный пол папка с его делом. Хочется одного - чтобы его, наконец, оставили в покое. Пусть снова одиночка. Но не проигрывать сражение с собой раз за разом.

Yet so they mourn, becoming of their woe,
That every tongue says beauty should look so*.
______________________
*Шекспир, сонет 127

[Гость]

2.14 Пилоты, все остальные. "Когда ты в Егере, ты... " или использование Егерей не по назначению.

286 слов

Когда маршал Пентекост отдал приказ снять ролик для пропаганды вступления в PPDC , Тендо и не предполагал, чем все это обернется.
Хотя, впрочем, после того, как Кайдоновские притащили ящик водки на вчерашнюю репетицию, ожидать можно было чего угодно.
Начиналось все мирно и безоблачно: Мако уплетала шоколадный торт и тихо мурлыкала себе под нос какую-то японскую песенку, Райли, сосредоточенно высунув язык, писал сценарий («Когда ты в егере – ты можешь бросить вызов урагану»), русские расставляли граненые стаканы и ведро салата оливье, тройняшки не расставались с баскетбольным мячом. Потом пришел невыспавшийся сердитый Чак. И завертелось.
После первой бутылки и воплей Хансена: «Может ты нам лучше что-нибудь построишь, Беккет», Чак и Райли снова подрались, и разнять их смог только Алексис, раскидав их по разным концам комнаты. После второй бутылки тройняшки решили, что надо бы уже что-нибудь снять, и устроили «Купание Багрового Тайфуна». К концу действа из одежды на них остались только форменные брюки, да и те все промокли. После третьей бутылки Мако свалилась спать в обнимку с Максом. После четвертой Райли и Чак, под собственные вопли (которые уж никак нельзя было назвать пением) «I’ve got the moves like jaeger»пытались изобразить робо-танец. Что было после пятой, Тендо припоминал уже с трудом. В памяти всплывали только Саша и Алексис, сидящие в обнимку и периодически затягивающие что-то на русском, что звучало как «Сердце, тебе не хочется покоя! Сердце, как хорошо на свете жить!» Кажется, потом они уговаривали его заснять как Черно Альфа исполняет русские народные танцы…
На следующее утро, обнаружив у себя на рабочем столе видео с названиями «Качаем пресс вместе с тройняшками Вей Тэнг», «Аэробика с Кайдоновскими» и «Основы стрип-дэнса с Беккетом и Хансеном», Тендо протяжно застонал и схватился за голову. Оставалось надеяться, что еще никто не успел слить это в интернет…

[Гость]

2.10 Тендо|все остальные. В Шаттердоме случается внештатная ситуация. Пентекост в отъезде. В силу обстоятельств все решения вынужден принимать Тендо.

590 слов

Маршал велел обнулить счетчик, сухо кивнул Тендо принимать командование и удалился. Куда и с какой целью — не те вопросы, которые принято задавать начальству. Только несколько молодых специалистов, прибывших на базу накануне, вполголоса поинтересовались, не слишком ли странен выбор на роль заместителя. Прежде чем погнать их работать, старожилы Шаттердома снизошли до объяснения: Стэкер Пентекост — человек строгий до носов лакированных туфель и никому не дает послабление, а особенно — тем, чьи профессиональные навыки и организаторские способности ценит превыше всего. К концу объяснения, надо заметить, Тендо как раз вернулся с тремя кружками кофе и пончиком в зубах к своему законному месту работы, накрошил на приборную панель и вольготно откинулся в кресле, закинув руки за голову. Короче, произвел то ещё впечатление.

-— А теперь — поехали! — велел Тендо и зажмурился.

Первые пятнадцать минут ничего не происходило, а потом все действительно поехали.

Сначала были тройняшки, и им срочно нужен был новый механик, потому что ныне действующий чуть не угрохал систему. Но это ещё не всё, потому что русские механики опять обсмеяли дизайн Тайфуна, у которого, видите ли, слишком маленькая голова, куда больше похожая на головку. Тендо обещал поговорить. За тройняшками пришли русские и потребовали белую краску. Десять, сказали русские. Десять тысяч литров на Черно Альфу должно хватить. Зачем красить Черно Альфу, они так и не объяснили, так что Тендо смог с чистой совестью изобразить своё самое скептичное выражение лица и пообещать отправить запрос маршалу, когда тот вернется. Русские приуныли и ушли...

Раунд остался за Тендо.

Следом пришел Герк Хансен. Поболтал с техниками ни о чем, развлек бородатым анекдотом, поинтересовался как бы невзначай, не видел ли кто Чака. Тут Тендо понял, что второй раунд не за горами. Шестнадцать минут и тридцать две секунды спустя Чак Хансен подрался с русским наладчиком и двумя китайскими подмастерьями. Скрепя сердце Тендо пообещал всем выговоры, предварительно сделав очень внушительное лицо, которым буквально давал понять провинившимся, что мимо Пентекоста эта новость не пройдет. Все сделали вид, что поверили.

Только Тендо успел закончить с одним выговором, как выяснилось что у китайцев с русскими всё ещё недомолвки: Кайдановский вышел поиграть с близнецами в стритбол и сшиб кольцо. Случайно, по его словам. Дальнейшие объяснения не блистали связностью, но дошло до боя на грузовых карах в ангаре. Как итог, три кары требовали списания, ещё четыре — капитального ремонта, у Кайдановской под глазом наливался фингал, но она была очаровательна и мила, и ей всё нравилось. Тендо даже поступило от неё соблазнительное предложение присоединиться к забаве.

В тот самый момент, когда Тендо собрался вежливо ей отказать, где-то на верхних этажах грохнуло. Металлические перекрытия зарокотали. Тендо невозмутимо развернулся и направился в сторону лаборатории, отданной на растерзание ученым. На месте происшествия стояли хаос, дымовая завеса и доктор Готтлиба. Доктора Гейзлера нигде видно не было, но, судя по возмущению доктора Готтлиба, он всё ещё был где-то там и находился в добром здравии. Пока. Лаборатория в общем и целом тоже устояла. Тендо посчитал за лучшее политику невмешательства и удалился.

Снова вернулись русские, но теперь вместе с китайцами сразу. Они просили разрешение на тренировочный спарринг. Тендо холодно поинтересовался, о каком спарринге может идти речь, если у Тайфуна заедают две руки (счастье, что из трех) и что-то с правыми дюзами, а Черно Альфа ещё не прошла калибровку под системы гонконгского Шаттердома. Русские с китайцами удалились практически под руки, чтобы продолжить поиск верных стратегических позиций.

Тендо вернулся за свой пуль, проверил приборы, переговорил с техниками, наладчиками и мастерами, выслушал все жалобы, обдал ледяным презрением (которым особенно гордился) самых нерадивых, взглянул на часы, отхлебнул успевшего остыть кофе и прикинул, как будет скрывать от маршала три покореженные кары с фингалом Кайдановской заодно... и тут-то выяснил самое страшное.

Макс подхватил простуду.

[Гость]

3.02 Германн просит Тендо провести для него курс молодого отца, H!

801 слово

- Понимаешь, чувак, мне очень непривычно видеть Германна таки взволнованным, – Ньют энергично опустился в кресло рядом с Тендо. - Нет, он, конечно был на нервах, когда закрывали разлом, кто ж не был! Это ж что-то невероятное, считай, поучаствовать в спасении мира, всё кругом переосмысливается, ценности там всякие, вот типа как… Неважно, о чем это я? Да, Германн. Короче тут такое дело. Он через пару недель станет отцом, и в общем, чувак, нужна твоя помощь.
Тендо на минуту опешил.
- Что, роды принять?
- Да, не, брось – Ньют зашелся заразительным смехом, - нет, я не о том. Он боится, что не справится с бременем отцовства. Ну, я и подумал, что надо у тебя совета спросить. Ты ж вон семьей успел обзавестись, на службе тоже молоток. Я кстати вообще не уверен, что ты спишь, если честно… Серьезно, я одно время думал, что ты киборг ну знаешь, как в Искусственном разуме, такой, тоже с набриолиненной прической.
- Эй!
- Извини. Слушай, ну подсоби советом.
- Ньют, пойми, - Тендо сочувственно положил ему руку на плечо, - при всем моем желании помочь, я понятия не имею, как воспитывать детей. Да я уже полгода как вижу свою семью только во время сеансов видео связи.
- Ну скажи ему, что дети– это прекрасно, легко, что он будет классным отцом, ну или что там ещё врут в подобных случаях…
Тендо недовольно поднял бровь. Ньют тяжело вздохнул.
- Чувак, ты не представляешь, как он меня достал. Но моих советов он не слушает.
- Ладно, - решил привести Ньют последний аргумент. – С меня егермайстер.
Теперь уже обе брови Тендо взметнулись вверх.
- Шутишь? Его ж уже лет пять, как не производят.
- Нет, не шучу. У моего дяди оставалось несколько бутылок, в Берлине, я одну выкрал. Она твоя.
Тендо вальяжно откинулся на спинку кресла,
- Ну, друг мой, - театрально выдержав паузу, произнес он, - я разве не говорил тебе, что воспитание молодого поколения – моё второе призвание? Но у меня есть одно условие.
- Выкладывай, - обреченно ответил Ньют.
- Бутылку вперед.


Германн обреченно смотрел в свои записи. Определенно, он что-то упускал из виду. И вот когда ему уже показалось, что сейчас, вот прямо сейчас он наконец найдет решение проблемы, в дверь безапелляционно постучали.
- Ньютон, я тебе говорил, оставь меня в покое!
- Прости, не знал, что ты занят - отозвался из-за двери голос Тендо. - Зайду в другой раз.
Германн устало вздохнул и, хромая, поплелся открывать дверь.
- Проходи.
Впустив Тендо, он словно мгновенно забыл про его присутствие и снова уселся за вычисления. Повисла неловкая тишина.
- Я думал, что с анализом разлома мы уже закончили, - протянул Тендо, оглядывая стол, заваленный испещренными формулами клочками бумаги. Сотни таких же смятых черновиков давно уже не влезали в мусорную корзину и лавиной рассыпались по полу. Бардак – немыслимый для такого педанта, как Германн.
Тендо машинально глянул в расчеты. «Что за...»
- Приятель, ты что... пытаешься вывести формулу идеального воспитания? – с трудом сохраняя серьезное выражение лица, спросил он. – Да это же нереально!
Германн только сильнее насупился и угрюмо поглядел на Тендо поверх очков.
- Мне кажется недавно я отлично доказал, что нет ничего такого, что нельзя было бы рассчитать или спрогнозировать. Надо было уже вам всем усвоить этот урок, - со свойственным ему апломбом ответил тот. – Просто я пока чего-то не понимаю...
Тендо молча водрузил на стол бутылку егермайстера. Германн скривился.
- Что это? – произнес он с такой интонацией, будто перед ним был кусок кайдзю.
- Это мой первый урок, - с видом сомелье со стажем Тендо грациозно открыл бутылку. – Будущие родители должны беречь свою нервную систему.


«Мда, такое развитие событий определенно не укладывалось ни в одну из моих моделей», - час и бутылку ликера спустя думал Германн пока Тендо без стеснения рыдал у него на плече.
- Германн, я отвратительный отец.
– Ты это сегодня уже раз двадцать повторил.
- Нет, ты не понимаешь, - упорствовал тот. - Я умудрился даже проспать рождение дочери: узнал обо всем только через два дня. Меня тогда вырубило после тридцати часов дежурства, добудиться не могли. Я пропустил всё! Всё, что можно было пропустить!
- Да прекрати ты уже!
- Разве можно воспитывать ребенка, когда ты видишь его два раза в неделю и то, на экране монитора?
- Ты был занят спасением мира, - Германн начал терять терпение. - И я настаиваю, чтобы ты... т.е. я имел в виду, пожалуйста, успокойся.
- Да, да, прости, мужик. Я просто... Слушай, я закурю?
- Ну, знаешь ли!
Германн резко вскочил на ноги.
- Значит так, молодой человек, вы сейчас же прекратите эту истерику и соберетесь с мыслями, – отчеканил он. - Дальше, я надеюсь, вы потрудитесь взять себе отпуск и навестить семью. И самое главное: чтобы впредь я такого поведения не видел. Всё ясно?
К удивлению Германна, Тендо внезапно рассмеялся.
- Что тут смешного?
- Ничего, - легко ответил Тендо. - Знаешь, ты зря переживаешь. Ведь ты будешь отличным отцом.

[Гость]

Б01.20 Фингеринг. Райли, которого растягивают и трахают пальцами, его бурная реакция, тщетные попытки сдержаться. Кто это будет делать - на выбор автора.

565

Дыхание застревает где-то в горле каждый чертов раз на выдохе. Райли опускает голову ниже, упирается лбом в мокрую от его пота постель и кусает нижнюю губу. Это невыносимо. Первое время он пытался обойтись без этого. Честно и чинно трахался с девчонками, крутившимися вокруг, но разрядки это ни черта не давало. Равно как и круглые женские глаза, выкатывавшиеся чуть не на лоб их обладательнице в тот момент, когда он просил..
Широкая влажная ладонь сгребает его за волосы на затылке и приподнимает:
- Где ты снова витаешь?
Он сглатывает и выдыхает, чувствуя, как ровно в этот момент пальцы разжимаются, позволяя ему упасть лбом на простыни, а следом горячие ладони приподнимают его за бедра, ставя на колени, заставляя выставить задницу и прогнуть спину.
- Стой как следует, мальчик.
По позвоночнику стекает пот вперемешку с дрожью, и Райли вжимается лицом в простыню, чувствуя, как его заливает румянцем чуть не до плеч. Пальцы с загрубевшимм подушечками, каждое прикосновение которых дерет мурашками, раздвигают ему ягодицы, и Райли судорожно комкает сбитое казенное покрывало обеими руками, пытаясь не думать о том, как выглядит сейчас. Стоя раком на смятой пропотевшей постели, выгнувшись, чувствуя, как от предвкушения его прошибает дрожью. Когда он чувствует на коже горячее влажное дыхание, ему нестерпимо хочется подрочить, и ровно в этот же момент его яйца крепко, но осторожно сжимают в горсти.
- Не дергайся.
Кажется, он прогибается только сильнее, когда слышит тихий звук плевка и чувствует, как по коже стекает вязкая слюна, и следом - сухая загрубевшая подушечка большого пальца толкается внутрь. Издевается. Райли опускает голову еще ниже, задерживая дыхание, расставляя колени шире, чувствуя, что его чертова задница пульсирует под следующим касанием. На самом деле, ему хочется не этого. Ему хочется стонать и тереться членом о постель, прогибаясь и подставляясь под пальцы, ему хочется чувствовать их внутри, по одному и все сразу, ему хочется чувствовать на себе чужой взгляд. Иногда ему кажется, он может кончить только от мысли о том, как его трахают в задницу четырьмя пальцами, встряхивая запястьем и спрашивая, не этого ли ему так сильно хотелось. Этого. Именно, мать его, этого. Райли трется лбом о простынь и шепчет, сдавленно и тихо, себе под нос.
- Повтори, - ладонь, сжимавшая его яйца, исчезает и снова стискивает волосы на затылке, заставляя задрать голову. Райли облизывает пересохший рот и улыбается, потому что первый не выдерживает вовсе не он. Потому что он молчит и только кусает губы, чувствуя, как влажные и холодные пальцы прижимаются к его входу и почти сразу же втискиваются внутрь. Два, или три, или четыре - он понятия не имеет, ему плевать, ему вообще на все плевать, и он больше ни о чем уже не думает, только выпрямляется, садясь на чужую ладонь, чувствуя, как давит и распирает изнутри, и от каждого движения - а пальцы почти сразу же начинают двигаться, - внутри сладко тянет и ноет.
- Сжимаешься весь, -горячее дыхание обволакивает, и влажный язык касается уха, - жадный какой...
Райли выдыхает, пытаясь сдержать стон. Дыхание снова застревает в горле, и следом выбивается из легких вовсе, когда его опрокидывают на постель, крепко держа под живот, и короткими жесткими толчками вколачивают в него мокрые горячие пальцы, кажется, даже царапая короткими ногтями. Ему даже дрочить не нужно, чтобы кончить. Вполне достаточно жестких, растягивающих изнутри пальцев и того, как с каждым толчком его член трется о чужую ладонь, прижатую к его животу.
Райли никогда не запоминает лица и иногда даже фамилии, но легко узнает человека по рукопожатию.
Даже пять лет спустя.

[Гость]

3.17 Чак/Мако, Чак поддается - на тренировке, на симуляторе, в постели.

559 слов

В последний момент Чаку удается увернуться от удара, чтобы не получить нунчаками по зубам. Пусть он на голову выше и физически сильнее, зато Мако проворнее. Только во время боя в квуне она позволяет злости, ярости, тщательно сдерживаемой в обычной жизни, вырваться на поверхность.
Чак прекрасно знает, что она сильно расстроена. Мако кажется, что она подвела маршала, не пройдя вчерашний психологический тест. Впрочем, Чак и сам его провалил.
Их бой длится достаточно долго, и Мако уже устала, ее удары стали не такими точными. Он успевает оглянуться и увидеть, как остальные студенты академии стоят по углам и ухмыляются, ожидая, что Мако, «зазнайка мисс Мори» завалит и этот экзамен. "Мудаки", - думает Чак, и решительно подставляется под очередной удар. Теперь пару недель придется походить с синяком под глазом, ну, и пусть. Он бы не позволил Мако проиграть на глазах у всех, даже если бы это стоило ему нескольких зубов и нескольких недель в лазарете. Ему-то прекрасно было известно, как она готовилась и как переживала.
Кажется, он расстроил ее еще сильней, поддавшись, хоть он и старательно изображает оскорбленную гордость и плохо скрываемое бешенство. Теперь она будет злиться на него какое-то время. Впрочем, он к этому уже привык.
На прошлой неделе они провалили испытание на дрифт-совместимость потому что Чак жутко нервничал, что Мако обнаружит в его голове что-нибудь такое, после чего больше не захочет с ним общаться. Не то, чтобы у нее самой в голове были одни плюшевые мишки и шоколад, он и так знал, что там достаточно жестокости, достаточно озлобленности, разбавленной бесконечным чувством вины и желанием повернуть все вспять. Как ему это было знакомо.
Кажется, эта боль, которая изъедала все изнутри, которую можно было забить, только занимаясь до изнеможения, наверное, именно она и свела их. Она выделяла их в толпе. Правда, Мако носила свою боль совсем иначе, скрывая, оставаясь внешне невозмутимой и спокойной, что неизменно вызывало у Чака ассоциации с историями о самураях. Интересно, было ли это в ней всегда, или же она научилась у приемного отца...
Чак же всегда носил свои эмоции на рукаве, моментально вспыхивая, вечно огрызаясь и ввязываясь в драки. Впрочем, последнее время значительно реже, после того, как Мако обещала переломать ему обе руки, поскольку ей надоело чуть ли не каждый день обрабатывать его раны.
Хорошо, что у него есть Макс, который всегда может вызвать у нее улыбку и смех. Чак вряд ли готов признаться в этом даже себе, но он бесконечно готов слушать, как Мако смеется. Иногда он нарочно ведет себя как полнейший придурок, в надежде ее рассмешить. Иногда она расстраивается, иногда хохочет, он так и не уловил закономерность в ее реакциях.
Ему было интересно, все ли девчонки такие… Но нет, они обычно бывают очарованы его улыбкой, веснушками и статусом самого многообещающего студента Академии на Кодьяке. Смеются его шуткам и чуть ли не дерутся за возможность поцеловаться с ним в укромном уголке клуба...
На самом деле все его хвастовство по поводу «я стану частью элиты рейнджеров», это все ерунда. Самой лучшей, ведь, является Мако. Умная, способная продумать стратегию боя, предсказать реакцию противника наперед. Идеальный пилот. А он просто любит егерей и чрезвычайно хорош, когда нужно что-то разрушить.
***
Вечером, она пробирается к нему в комнату. Чак готов выслушать поток обвинений и заполучить пару свежих синяков. Но Мако лишь устало вздыхает и произносит: "Спасибо". Макс тыкается мордой им в ноги. Они улыбаются так, как улыбаются только друг другу - искренне, доверчиво. Он смотрит на нее, и его сердце пропускает удар...

[Гость]

4.03 Герман|Ньютон, первая встреча после нескольких лет переписки. Разочарование Германна, растерянность Ньютона. Ангст, драма, Н-

1218 слов

У Германа Готтлиба трясутся руки. Он пытается убедить себя, что это всё от холода, хоть и знает - это не так. Герман Готтлиб просто нервничает, слишком сильно нервничает. Сегодня он наконец встретится со своим другом по переписке, Ньютоном Гейзлером.

Они переписывались несколько лет, и эти годы Герман с чистой совестью мог назвать самым восхитительным временем в своей жизни. Он уже и не помнил, с чего всё началось, но это было просто потрясающе. Общение с доктором Гейзлером стоило общения со всеми другими знакомыми Герману учёными и не только. Потрясающий человек, истинный гений. К тому же Германа почему-то привлекала манера письма Ньютона - тот излагал мысли порывисто, импульсивно, часто приводил глупые, но при этом интересные сравнения и мог в изложение своих научных гипотез втиснуть рассуждения на тему политики, отзыв о новом комиксе от Марвел и рассказ о том, как он нашёл в своём носке таракана. Обычно Германа такое раздражало, но Ньютон умудрялся писать так хорошо и интересно, что недостатки превращались в достоинства. Все, кроме одного. Гейзлер упорно предлагал встретиться, пообщаться через видеосвязь или хотя бы созвониться. Германа это совершенно не устраивало - он не хотел, чтобы... Честно говоря, он просто очень боялся. Разочаровать Ньютона и разочароваться самому, поэтому в течение пяти лет отмазывался отсутствием времени, занятостью и большим расстоянием между ними. И всё было бы прекрасно, но тут вмешался случай. Они оказались в одном городе, куда оба приехали на научную конференцию. Герман понял, что больше нет смысла убегать: так или иначе встреча состоится, и уж лучше это будет что-то запланированное, чем дурацкое столкновение в коридоре исследовательского института в духе самых отвратительных комедий.
Герман долго готовился к встрече - достал одежду поприличнее, долго репетировал "Здравствуйте, доктор Гейзлер. Очень приятно с вами встретиться лично", прокручивая перед зеркалом различные варианты этой фразы. Даже купил дорогой французский одеколон. Ну точно как на первое свидание собирался. Такая аналогия Герману не нравилась, потому что его "первые свидания" обычно оказывались и последними. "Не в этот раз, - уверял себя доктор Готтлиб, - не в это раз. К тому же это не свидание. Наверное".

И вот Герман стоит с трясущимся всем посреди площади, прямо под памятником какому-то политическому деятелю. Глазами он пытается найти Ньютона, но не выходит. А уже два часа - ровно как они договаривались. В голове мелькает мысль: "А вдруг он передумал? А вдруг он увидел меня и..." - но Герман гонит её прочь. Возможно, Ньютон просто застрял в пробке. Он скоро приедет. Надо только подождать немного.
Прошло полтора часа из которых последние минут сорок лил дождь. Промокнувший до нитки Герман трясётся - но уже не от страха, а от раздражения. На себя, на Ньютона, на эту проклятую погоду. Ещё пять минут - и он точно уйдёт. Правда он уверяет себя в этом последний час, но сейчас действительно уйдёт.
К счастью или сожалению, чудеса имеют свойства случаться. Ньютон всё же соизволил появиться. Тяжело дышащий, весь мокрый и грязный, с измятым букетом в руках.
- Привет, Герман! Боже, ты правда меня дождался! Прости меня, пожалуйста. Я...я... Вот! - и Гейзлер протягивает цветы. Герман с наигранным отвращением берёт букет, ломает его и бросает в мусорное ведро.
- Доктор Гейзлер, вы ужасный и безответственный человек! Вы опоздали на полтора часа, вынудив меня ждать вас. Я не принимаю ваши извинения. Вы меня очень разочаровали. Я надеялся встретиться с разумным взрослым человеком, а вы! Вы ведёте себя как пятнадцатилетний раздолбай! На этом наши отношения окончены. Не пишите мне больше! Никогда! - и Герман уходит, оставляя Ньютона в полнейшем недоумении.
Только вернувшись в отель, доктор Готтлиб понимает, что совершил пожалуй самую большую ошибку в своей жизни. Он пытается написать письмо с извинениями, но черновик один за другим отправляется в мусорную корзину. "Какой же ты идиот, Герман, - говорит он сам с собой, - какой же ты идиот. Хотя Ньютон тоже виноват, но, чёрт возьми, я даже не выслушал его объяснений. Ладно, может он меня всё же не послушает и напишет". Но Ньютон так и не написал.


***
Ньютон Гейзлер несётся по дождливой улице со всех ног, сбивая прохожих. Он весь промокший, потому что оставил зонт в отеле, но ему, на самом деле, на это плевать. В голове только две мысли: "Какой же я дебил!" и "Только бы он не ушёл". А ведь Ньют так ждал этой встречи, встречи со своим самым лучшим, наверное, потому что единственным, другом по переписке - Германом Готтлибом.

В первый раз они пересеклись на ветке какого-то научного форума. В итоге модер забанил их за флуд, и Ньют решил постучаться к своему собеседнику в личку. Сначала они общались через форум, потом Герман предложил переписываться "по-старинке", бумажными письмами. Ньютон с радостью поддержал это предложение. Они говорили в основном на научные темы, но со временем в переписке становилось всё больше и больше личного. Только Гейзлеру этого было мало. Он хотел видеть и слышать собеседника, обнять, взяться за руки... Да, Ньют ещё на втором году общения понял, что умудрился влюбиться в человека, которого даже не видел. Это было глупо, но это было фактом. Как, впрочем, и большая часть того, что составляло жизнь Ньютона Гейзлера.
Ньютон упорно пытался договориться о встрече, хотя бы о звонке, но Герман постоянно был слишком занят. Тогда Гейзлер решил, что нужно действовать тоньше - он решил поехать на ту научную конференцию, куда собрался Герман. Конечно, Ньют будет выдавать это за простое совпадение. Да даже если Герман и откажется встретиться, они всё равно с большой вероятностью пересекутся. План был идеальным.
Не идеальным, к сожалению, был сам Ньютон. Он это прекрасно понимал, но вспоминал об этом не вовремя. Например, в ночь перед самой встречей, о которой они всё-таки договорились. И нервничал, из-за чего и не мог уснуть. Самым логичным Гейзлеру показался вариант "поиграть часок в MMORPG, чтобы отвлечься, а потом, уже расслабившимся, идти обратно спать". "Часок", правда, немного растянулся и заснул Ньют только под утро. Прямо на клавиатуре. А проснулся он через час после оговоренного времени встречи. В дикой панике и с мыслью "Ну почему я такой распиздяй" кое-как собрался, схватил уже приготовленный букет, и рванул в сторону площади в надежде, что его "лучший друг" всё ещё не ушёл.

Ньют бежит так быстро, как только может. К счастью, Герман всё ещё его ждёт. Ньютон из-за переполнивших его чувств спотыкается, едва не падает лицом в лужу, но каким-то образом всё же держит равновесие. Ещё пару шагов и...
- Привет, Герман! Боже, ты правда меня дождался! Прости меня, пожалуйста. Я...я... Вот! - и протягивает цветы в качестве извинений. Герман с отвращением на лице принимает букет, но тут же ломает его и бросает в мусорное ведро. "О нет! - проносится в голове у Ньюта, - О боже, нет!".
- Доктор Гейзлер, вы ужасный и безответственный человек! - Герман говорит сухо и раздражённо, и каждое слово режет, словно нож, - Вы опоздали на полтора часа, вынудив меня ждать вас. Я не принимаю ваши извинения. Вы меня очень разочаровали. Я надеялся встретиться с разумным взрослым человеком, а вы! Вы ведёте себя как пятнадцатилетний раздолбай! На этом наши отношения окончены. Не пишите мне больше! Никогда! - и Герман, развернувшись на каблуках, уходит. У Ньюта нет сил не то что бежать за ним, даже крикнуть вслед что-нибудь в своё оправдание. Сердце разрывается на тысячи осколков. Вот поэтому Ньютон Гейзлер и не любит влюбляться - из-за его безалаберности всё всегда заканчивается так. Германа он больше не побеспокоит - Ньют же не мазохист, чтобы причинять себе ещё больше боли попытками вернуть всё как было. Точка значит точка.

***
К счастью для обоих, у судьбы были свои планы. Но это совсем другая история.

[Гость]

4.01 Во время атаки Отачи и Громилы руку сломал Чак, поэтому Пентекост пилотировал Эврику с Геркулесом. С чем остался Чак после смерти отца. Не ХЭ, ангст, драма, Н-

244 слова

"Чак, самое главное - что ты мой сын, и я тебя..." Связь со Страйкером оборвалась, зеленый значок исчез с экранов ЛОССЕНТА. Райли сквозь помехи докладывал о том, что они приближаются к разлому с трупом кайдзю. "Что они делают?" - спросил Ньют. "Заканчивают миссию", - бесцветным голосом ответил Чак.
Взрыв, всплывшие спасательные капсулы - только когда Тендо осторожно дотронулся до его плеча, Чак очнулся от оцепенения. "Говорит рейнджер Чарльз Хэнсен: разлом закрыт, остановить часы!" И весь Шаттердом взорвался радостными криками.
***
В этот раз все было иначе. Тогда, в Сиднее, он ревел-ревел и никак не мог остановиться, кричал на отца, срывая голос. Он разбил руки в кровь, когда молотил стену, пытаясь как-то выплеснуть из себя всю боль и весь ужас.
Сейчас же он не чувствовал ничего. Внутри была бесконечная пустота, а все цвета окружающей действительности потеряли яркость, выцвели, как застиранная старая футболка.
Чак посмотрел на Макса, свернувшегося на куче любимых отцовских хенли. Пес поднял на него глаза и тихонько заскулил, отчаянно пытаясь понять, что творится с его хозяином.
Металл, ржавчина, маленькие комнаты, отсутствие окон, неудобные кровати. Все вокруг осточертело. Мир внезапно сузился до замкнутого пространства Шаттердома, и Чаку стало нечем дышать. Сбежать домой? Но есть ли у него теперь дом?
***
Две могилы с пустыми гробами. Ни матери, ни отца. Только верный Макс преданно смотрит снизу вверх. "Кто у нас тут красавчик?" - Чак наклоняется над псом и целует его в макушку. Слезы его застревают в пушистых рыжих ресницах... Слезы соленые, словно океан, отнявший всю его семью.

[Гость]

Б01.19 Германн/Ньютон, кинк на шрамы.

996 слов

Подбивая ногами тонкое одеяло, Ньютон бежит во сне - куда или от кого, не очень понятно, но в результате одеяло, оскорбленное таким обращением, уползает на пол. Ньют просыпается от холода.
Лежащий рядом Германн, скрюченный тем же самым холодом, продолжает упорно спать. Целеустремленный.
Ньют, перегнувшись через него, шарит рукой в поисках одеяла и не находит - вот дерьмо, теперь придется встать, прикоснуться ногами к ледяному полу, брр!
Совершив над собой усилие (насилие!) и сходив на пол (в экспедицию по изучению нижних миров!), Ньютон все-таки находит беглеца и водворяет обратно. Потом включает лампу у изголовья, смотрит на часы - три. Спать да спать.
Прежде чем выключить свет обратно, Ньют оглядывается на своего спящего соседа по кровати. Кажется удивительным, почему тот не спит в привычном облачении пожилого университетского преподавателя. Майка задралась на бугрящейся позвонками спине доктора Готтлиба до самых лопаток, трусы, наоборот, сползли - совсем чуть-чуть, всего лишь приоткрыв мягкий скат спины к ягодицам, но этого хватает, чтобы в сердце сонного Ньютона ожили Чувства.
Весь Германн такой костляво-трогательный, такой беззащитный без вечных своих шерстяных и твидовых доспехов, просто обнимай и плачь.

Германн вздрагивает во сне, будто почувствовав пристальный взгляд, и подтягивает колени к животу. Ньют бездумно ведет глазами дальше, вдоль изгибов его покалеченной ноги - все эти борозды и полосы, отличные цветом от прочей кожи, глубокая впадина на бедре, откуда выбрали ткань - хороший кусок мышцы, все эти шрамы, оплетающие ногу, как щупальца симбионта.
Ньютон просыпается окончательно.
Обычно Германн делает вид, что равнодушен к тому, как оно выглядит, что давно привык, но Ньют в курсе, что Германн притворяется. Даже с учетом того, что притворяется тот безупречно.
Германна бесит и порой пугает собственное, как он думает, несовершенство. Калечность. Неполноценность.
А Ньют уверен, что с исправной ногой доктор Готтлиб стал бы слишком хорош для их грешного мира. И, возможно, даже вознесся бы куда-нибудь уровнем выше. Так что... хорошо всё, что ни делается.
И больше того, германново мнимое несовершенство Ньютона неслабо заводит. Он осознает некоторую нездоровость своей тяги. Но ничего не может с собой поделать. И не хочет.
Однако в этом месте Германн обычно смущается. Пряча же смущение, начинает мерзким голосом упрекать Ньюта в грехах вольных и невольных, и наглым образом за уши притянутых, и совсем уж откровенно выдуманных. И, смущаясь, он не позволяет даже пальцем прикоснуться к своей потаенной боли, что там говорить о поцелуях.
Но сейчас-то Германн спит.
А вот Ньютону спать перехотелось конкретно. Он не гасит свет, но значительно убавляет мощность лампы, погрузив комнату в красноватый сумрак. Начало четвертого, глухая ночь, никто ничего не услышит, ха-ха.
Ньют пересаживается на постели ближе к ногам Германна (и милосердно набросив одеяло на его раскрытую спину). И смотрит, смотрит во все глаза, изучая и запоминая, пока есть возможность.

Сухощавая голень Германна перечеркнута наискось рядом ровных линий - здесь швы легли аккуратно и почти незаметны глазу. Шорты по колено доктор Готтлиб себе носить позволяет. А от колена и выше, где в свое время плоть была разворочена и перепрошита заново, по коже как будто ползет плеть вьющейся розы - она тянется вверх по ноге, заканчиваясь на уровне бедра темным соцветием глубокой вмятины. И пунктирные штрихи поперечных швов, отходящие от главной ветви и расклевывающие мышцу в опасной близости от бедренной артерии... своеобразно, конечно, но более чем не уродливо. (Правда, Ньют и вообразить не пытается, с какой силой это всё может болеть.)
У члена Ньютона вообще собственное мнение. Он наливается глубинным теплом - созерцание привело к закономерному итогу - и бодро приподнимается.
Ньют задумчиво поглаживает себя сквозь ткань и размышляет, насколько это аморально - дрочить на человека, с которым периодически даже сексом занимаешься, но в этот раз без его ведома. Это можно посчитать изнасилованием?
Из отвечающих за логику отделов мозга не приходит ни положительного, ни отрицательного ответа, но раздумья не отбивают возбуждения. Тем более что Германн продолжает провокационно спать, подергивая узкими ступнями, - тоже, наверное, спасается от монстров собственной Дримландии. Ньютон со вздохом запускает руку в трусы.
Чего бы он хотел, так это вжаться вот прямо сейчас не в свою ладонь, а в ровное бедро, изрезанное картой шрамов, потереться об него, так чтобы Германн увидел, как Ньюту это нравится, как он хочет его, Германна, всего и без исключений; если вдруг невербальное не дойдет, добавить словами, мол, чувак, ты великолепен на всем протяжении своего красивого тела, даже здесь, а здесь особенно, и не сомневайся.
(Конечно, в ответ от Германна можно ожидать мрачного замечания типа: "О чем я только думал, связавшись с человеком, у которого встает даже на статую Нарушителя, не говоря уже об инвалидах".)

Ньют хотел бы, да. Но не смеет и просто прикоснуться рукой, хотя бы кончиками пальцев провести вдоль чужих шрамов. Германн спит, дыша беззвучно и время от времени чуть подрагивая всем телом; Ньютон, сидя у него в ногах, ожесточенно дрочит, кусая губу и опустив голову так низко, что свесившийся клок волос касается германновского колена.
Германн просыпается от этой щекотки - в ключевой момент, когда голова Ньюта почти прижата лбом к его ноге и по выгнутой дугой спине пробегают красноречивые судороги, ну и все такое. Германн глядит на безобразие мрачно, как пробудившийся среди дня филин. И ничего не говорит. И это, пожалуй, печальнее, чем если бы он обзывался извращенцем.
- Извини, - виновато просит Ньютон, как только обретает способность говорить. - Не смог удержаться. Нереально удержаться!
И он со смущенной улыбкой пожимает плечами, думая о том, как и обо что понезаметнее вытереть руку.
- Спасибо, - отвечает ему Германн похожим на едкий антисептик голосом, - что все-таки удержался от... основной части.
- Ты так плохо обо мне думаешь?
Германн, подумав, садится в постели - чтобы оказаться лицом к лицу с Ньютоном - и смотрит в его близорукие глаза.
- Полагаешь, - спрашивает он в свою очередь, - если бы я действительно думал о тебе плохо, ты бы здесь вообще находился?
Поразмыслив, Ньют улыбается - сперва слабо, а потом во весь рот. Юпитер не сердится. По крайней мере, не на всю катушку.
- Извини еще раз. Я параноик?
- Ты извращенец, - все-таки это звучит вслух, и Германн тянет его обратно. - Ложись уже.
- Ага... только мне это... я сейчас!
Ньют сбегает помыть руки. Почти счастливый.

[Гость]

4.06 Пентекост/|Райли. найти Бродягу и бессознательного Беккета после операции, в которой погиб Йенси, неловкие неумелые попытки утешить шокированного и совершенно не в себе Райли.

1375 слов

Боль. Жгучая боль пробирается под костюм, кусается и ломит тело. У Райли перед глазами мутные пятна; а на сетчатке – словно выжженный рисунок – искаженное лицо брата. И когда очертания становятся более четкими, смывает волной: скрежет металла, вой кайдзю превышает допустимый уровень децибел. Райли отдаленной частью сознания понимает, что дезориентирован на снежном берегу, Бродяга остался где-то позади, и если обернешься - накроет до ломки: рейнджер хнычет и мечется, катается извивающейся гусеницей в чьих-то руках. Потому что вторая половина мозга, она все еще в егере, в получасе от данного временного отрезка. Райли здесь, но он слышит, как там хрустят кости и визжит приборная панель. Потом он теряется. И резкие скачки в темноту сжимают воздух вокруг, давление снижается до вскипающей крови. Рваные лучи света слепят, и Райли стонет, мол, нет, там Йенси остался. Только там; и проваливается вниз.

Господи, кто бы знал, что открыть глаза это чудовищно нереально. Рейнджер больше не бьется в припадке и, кажется, находится в вполне цивилизованном месте – подсказывают запахи стерилизованных простыней и шероховатости бинтов.
- Доброе утро, Беккет.
У Стэкера голос глухой, ухающий. Райли чувствует, что верхняя часть постели слегка приподнимается, чтобы сидеть было удобнее. Он силится разомкнуть слипшиеся веки. Комната вокруг погружена в кристальную призму, преломляющую любое постороннее воздействие: и к голосу капитана присоединяется булькающее кудахтанье медсестры. Дергаются проводки, соединяющие две стороны, и извне на кровать ложится темная рука Пентекоста. Райли видит ее мутным пятном, но точно знает, что раз рука прошла сквозь эту линзу, то все в порядке – и коряво хватается за чужую ладонь.

Хватает нескольких дней, чтобы восприятие окружающего мира вернулось в норму. Райли больше не падает меж реальностью и плывущим космосом внутри, держит осанку и вежливую улыбку посетителям. Через неделю тело освобождается от пут многочисленных перевязок: шрамы остались резанные, там, где обломки пластика врезались в кожу, плавились и спаивались с ребрами. Доктор Элли с фамилией, которую рейнджер безуспешно старается запомнить или тайком прочитать на ламинированном бейджеке, говорит, что в теле все же осталось немного инородной массы. Райли неопределенно качает головой.
Когда приходит Стэкер, он даже радуется.
- Беккет.
Маршалу тоже в новинку, что на фамилию Беккет теперь откликается только одна пара глаз.
Они подолгу сидят молча; Пентекост устраивается на угловатом кресле и читает или порой тихо, чтобы не потревожить покой рейнджера, переговаривается с кем-то по телефону. В палате становится почти уютно, и меланхолия пеленает, мягко обволакивает дремота, - Райли закрывает глаза – а потом воспоминания прошивают электрическими разрядами вдоль позвоночника, из-под сжатых губ вырывается беспомощный скулеж, и Райли распускает пальцы веером в поисках. Эти приступы паники бьют точными выстрелами – только перед Стэкером Райли может позволить себе пережить все еще раз. Так случилось, что в темном пятне чужой руки он нашел движение, живое и горячее, и он цепляется, как может.
Спадая, боль оставляет чувство стыда, потому что глаза у рейнджера лихорадочно блестят, словно он ширяется сверхдозами. В лице маршала Райли находит необъяснимо мягкие черты, не позволяющие ощущать себя жалким.
- Тебе просто нужно время, - и стискивает потные руки Беккета.
Физический контакт, подрагивающие пальцы и грубая кожа – все, что может вытащить рейнджера из череды болезненных воспоминаний. Стэкер позволяет в виду исключительных обстоятельств. Так думают все. И Райли так думает, но надеется, что это все – ежедневные визиты, умиротворение, проступающее на лице маршала – не просто долг перед солдатом.
В один день Райли смелеет настолько, что судорожная хватка превращается в невесомое поглаживание, почти нежное. Пентекост поджимает губы, но руки не отнимает, не прекращает легкое касание, которое теперь идет по круговой. Беккет улыбается и отпускает чужую руку, пока не огреб за нарушение субординации.

- Ну, расскажи, герой, что чувствуешь по возвращению на базу?
Тендо проводит Райли по всему Шаттердому, как на экскурсии для новичков, и все захлебывается потоками речи. Рейнджер усмехается. Вернуться домой и впрямь приятно, только на груди словно ожег тлеет, и при виде ангаров внутренности съеживаются, что завтрак вот-вот полезет наружу. Чои не дурак; они сворачивают в коридор с жилыми комнатами и натыкаются на маршала.
- Ра… рейнджер. – Стэкер учтиво кивает, но глаза говорят куда больше. Райли научился различать. - Думаю мне не стоит опасаться, что до кровати вы доберетесь целым.
Он вскользь оглядывает Чои, и, кажется, хочет что-то еще добавить, но отдергивает себя и удаляется, чеканя шаг.
- Ишь как печется о тебе, ценит. Все капал мне на мозги, чтоб я поскорее Бродягу восстановил.
Бэккет игриво пихает друга в бок, но горло неприятно стягивает: то ли от перспективы вновь оказаться в егере, то ли от того, что Пентекост при посторонних не смог назвать его по имени.
Ночью, укладываясь под простыней, он ощупывает матрас и растерянно замирает. Слишком стало привычным чужое присутствие. Одиночество охватывает стремительно и тянет желчные корни.

Райли сдается спустя неделю бессонных ночей и незаметных взглядов. Рука безболезненно саднит и жаждет тепла – сколько рукопожатий он не совершил, еще не одно не прошило удовольствием. Это определенно чувство, то самое, заставляющее сердце заходиться в бешеном ритме; Беккет теряет голову и, проходя мимо маршала, аккуратно касается темной ладони. Шибает адреналином до пульсаций вен, а Стэкер, господи-я-один-это-вижу, смущен и обводит кожу в месте прикосновения, прежде чем затеряться в толпе и в пылу обязанностей успешно избавиться от настойчивого общества рейнджера. Райли в восторге.
Тем же вечером Пентекост через посредников приглашает его к себе.

С волнительным предвкушением Беккет закрывает за собой дверь. Маршал сидит на столе и неторопливо пролистывает увесистую папку с пометкой «дрифтсовместимость».
- Список кандидатов на место второго пилота Бродяги, - поясняет Стэкер, не поднимая взгляда.
Райли досадно, а еще чертовски страшно, потому что намерения привязать его к егерю очень серьезны. Он вообще не уверен, что сможет войти с кем-то в дрифт с той пустотой и едва начавшим ее заполнять несформировавшимся чувством к маршалу, своему непосредственному начальнику.
- Я не могу, - дрогнувшим голосом говорит Райли, совсем тихо, но достаточно, чтобы Пентекост посмотрел на него.
- Повтори, рейнджер, - с особым акцентом на унизительное обращение.
- Я не сяду в егеря, - с нажимом повторяет Беккет.
- Ты здесь подчиняешься моим приказам. Нам всем очень жаль Йенси, но не ты один теряешь дорогих людей. Кайдзю все еще прибывают.
В голосе Райли вызов, скрывающий усталость от пропасти между ними; Стэкер отвечает жестяным безразличием и расчетливостью при исполнении, а напряжение растет. Расстояние между ними сокращается, и тело обмякает, словно теряет стержень, вибрирует от близости, и Беккета ведет до дрожи. Через кисельные нити пространства он обхватывает ладонь маршала, смотрит отстраненно как собственная рука – будто чужая – крепко стискивает и пытается переплести пальцы. Это оглушающе приятно, а еще так правильно, что Райли, стараясь не смотреть Стэкеру в глаза, прижимается губами к его губам. Давление, жар, вкус чужих губ проносится совсем рядом неуловимой искрой, мимолетным и едва заметным жестом – Райли боится не воспроизвести его потом с предельной четкостью. И реакции начальства тоже побаиваться стоит, неоправданно как оказалось, потому что Пентекост захватывает нижнюю губу рейнджера и втягивает того в настоящий поцелуй: с руками на затылке, с неторопливой страстью и неподдельными эмоциями. Одна мысль, что главнокомандующий всего, черт подери, проекта «Егерь» скользит языком внутри него, у Райли очень живо трепещет в груди, как у девчонки, ей богу. Новые ощущения будоражат давно забытое желание, и даже когда Стэкер отпускает его и оценивающе облизывает измятые губы, удовольствие не затухает.
- Хорошо, маршал, я буду пилотировать Бродягу, - говорит Райли сухим и довольным хрипом.
В самом деле, что еще он может сказать.

В Шаттердоме нет такого времени, чтобы не было еле слышных переговоров рабочих, и не гудели машины: апокалипсис на носу, и жизнь человечества в одной чаше весов - тут уж не до отдыха. Райли выбирает три часа ночи – когда воздушная площадка более менее пуста – собирает вещи и, не оставляя записки, сваливает, пятится по коридорам, воровато оглядываясь, чтобы не напороться на кого-нибудь из знакомых. У вертолета Беккета ждет темная фигура, неожиданно хватает рейнджера за грудки и рычит голосом маршала; Райли не жаждет отбиваться, и потасовка перерастает в похабную возню с агрессивными поцелуями.
- Валишь, значит?
Они прижимаются к холодному корпусу и неторопливо пропускают сквозь пальцы последние совместные минуты. Со стороны моря прилетают моросящие капли прибоя; Райли ежиться, но не спешит закинуть рюкзак в вертолет.
- Остановите меня?
Возможно, немного и хочется, чтобы Стэкер остановил суровым приказом, а еще, наверняка, есть другой способ остаться на базе и не попасть обратно в машину, приносящую одним видом столько горечи. Но Райли гонит страх, а Пентокост ставит интересы спасательных операций превыше личных предпочтений. Он внимательно смотрит на Беккета и сжимает плечо, отрицательно качая головой. И толкает в кабину.
- Еще увидимся, рейнджер.
Райли салютует двумя пальцами. Лопасти несущего винта стремительно набирают обороты.